Тот факт, что Италия и Рим совпали в одном и том же центре христианства, имел многочисленные последствия. Однако данный вопрос лучше воспринимается, если абстрагироваться от наблюдения, что в Италии всегда была церковь, которая стала вдобавок ко всему наследницей гражданской власти после распада Римской империи. К своим выводам добавим иное соображение: здесь во все времена недоставало государства. Италия всегда была калейдоскопом древних городов, преобразившихся в коммуны, управляемые семейными олигархиями и неувядаемым патрициатом, часто разрываемым фракционными склоками, но неизменно проникнутым корпоративной логикой поведения. Членов этого элитного клуба сближало опасное смешение и взаимоналожение общественного и приватного. Трудный процесс строительства современного государства, который во Франции, Англии и Испании разворачивался с XV века, в Италии начался поздно и плохо. Что же до папской монархии, то ее выборный характер, непотизм, беспорядочное сближение государственного самоуправства и духовного деспотизма сделали ее образцовой моделью дурного администрирования и недееспособного правительства. Например, уже в XVI столетии Франческо Гвиччардини писал в своих "Воспоминаниях": "Я не знаю, кому бы больше меня не нравились амбиции, скупость и изнеженность священников: любой из этих пороков ненавидим сам по себе, к тому же каждый из них и все вместе мало соответствуют облику тех, кто ведет праведную жизнь во имя и по воле Господа. И вообще, очень странно, как все вредные привычки уживаются в одном и том же человеке". Вместе с тем, продолжал он, работа на службе понтификов дома Медичи вынудила его "в особенности полюбить величие их; не будь такого уважения, я бы возлюбил Мартина Лютера как самого себя. Не для того, чтобы освободиться от законов, навязываемых христианской религией, в той мере, как она интерпретируется и понимается повсеместно, но дабы узреть, как в надлежащий срок усмирится эта толпа злодеев, — либо избавившись от изъянов, либо лишившись власти и авторитета". Церковь Контрреформации сохранила свои пороки, но сумела спрятать их за фасадом иезуитского постулата si non caste tamen caute ("если не целомудренно, то хотя бы осмотрительно"), пастырского патернализма (выраженного в церковных формальностях, далеких от душевного трепета), в религии, зачастую сведенной до сугубо показательного благочестия. Любое диссидентство подавлялось.