Секс-символ (СИ)

— Эм-м… не скажу ни да, ни нет, — молвил он, играя льдом в пустом стакане. — Сначала это, ох, нравится. Поощряет твоё Эго. Приятно, когда тебя боготворят, возносят на пьедестал. Но потом это начинает мешать. Ты живёшь, как в стеклянном кубе. За твоей жизнью, чувствами, ошибками наблюдают круглосуточно. Журналисты охотятся, чтобы взять интервью. Папараццы — в надежде урвать фото поскандальнее. Фанаты — в зависимости от степени их фанатизма, одни за автографами и поцелуями, а другие и за большим, — Джерри театрально распахнул глаза, изумрудно-зелёные, под цвет платья Фернанды.

И девушка подумала: таких глаз в природе не существует. Цвет чересчур редкий, чтобы быть натуральным.

— Кстати, меня зовут Фернанда. Фернанда Ривас, — представилась она.

— Джерри Анселми, — сверкнул он улыбкой профессиональной суперзвезды. На щеках заиграли ямочки, смягчив острое, с выраженными скулами лицо.

— А это псевдоним или настоящее имя? — Фэр старалась быть непосредственной. Но её приёмы потерпели фиаско.

— А это интервью или допрос? — ответил он вопросом на вопрос.

— Ах, нет! Просто я любопытная от природы, — она похлопала глазами, кося под дурочку. — Имя «Джерри» в наших краях не встречается. Ведь это американское имя?

— Вау! А что, в странах третьего мира нынче запрещено носить американские имена? — зубоскалил Джерри, не повышая голоса и на четверть тона. — Надо же, я не жил тут восемь лет и не думал, что всё так плачевно. Раньше можно было именоваться хоть осьминогом.

— Значит, вы аргентинец?

— Допустим. Но я много лет жил в Нидерландах.

— Хм… а почему вернулись?

— А как называется ваша газета, мисс? — парировал он.

Этот неожиданный вопрос поставил Фэр в тупик.

— Я вас не понимаю.

— Понимаете. Думаю, я нарвался на молодую журналистку, падкую до сенсаций, — негромко рассмеялся Джерри.

— С чего вы взяли, что я журналистка? — ухмыльнулась Фернанда. Нет, он её не поймает, кишка тонка.

— А это очевидно. Причём, журналистка неопытная. Видимо, очень хотите популярности. Но ваши потуги косить под случайную собеседницу шиты белыми нитками. Вы ведёте диалог, задавая стандартные вопросы, на которые я отвечал миллион раз, — он мягко улыбнулся, опершись подбородком о ладонь. — Ну признайтесь, я угадал?

— Нет, вы ошиблись, Джерри Анселми, — передразнила его улыбку Фэр. — У вас плохая интуиция. Я не журналистка. Но я прямолинейна и коммуникабельна. Я сразу спрашиваю то, что меня интересует. Не люблю ходить вокруг да около.

— Это ложь. Её я чую за версту. Лгунья вы не очень искусная. Вы предсказуемы, мисс, — поцокал он языком, давая понять, что не верит ни слову. — Я даже знаю, что вы спросите дальше.

— Что же?

— Например. «О, Джерри, а правда ли, жизнь там, в Нидерландах, отличается от жизни здесь, в Аргентине?». Угадал? — изучил он долгим взглядом её лицо.

Фернанда готова была его покусать. Угадал, мерзавец!

— Судя по вашему молчаливому возмущению, я недалёк от истины. Кстати, могу ответить, — продолжил Джерри весело. — Я люблю отвечать на этот вопрос и смотреть, как вытягиваются лица собеседников. Жизнь там и жизнь здесь разнятся, как покои английской королевы и хибара рыбака. Когда я приехал в Амстердам, я попал в иной мир. Здесь тоже цивилизация, чудный город Буэнос-Айрес, красивая архитектура. Смартфоны, компьютеры, роботы и иные достижения технического прогресса, сервис порой не хуже, а иногда и лучше, но… там человек свободен. Никто и ничто не вправе его ограничивать. Свобода передвижения, свобода слова, свобода выбора жизненного пути, религии, политических предпочтений, отсутствие дискриминации, свободомыслие и инакомыслие. В Байресе же люди живут внутри догм и традиций на уровне столетия примерно девятнадцатого. Не скажу, что мне это мешает, да и Аргентина — наиболее толерантная страна из всего континента, но предрассудки никуда не денешь, увы. А голландское представление о морали и нравственности иное. И мне оно ближе. Например, та девушка, что выгнали отсюда за секс в туалете, могла бы и компенсацию с клуба содрать за дурное обращение. Если бы жила в Нидерландах, — Джерри упёрся пальцами в столешницу — они изогнулись так, что Фэр усомнилась, есть ли в них кости. — А находились бы мы сейчас в Амстердаме, вам не пришлось бы шептаться с барменом на предмет «чего-нибудь покрепче». Там вы, сидя в баре, спокойно курили бы марихуану.

Фернанда просто обалдела. Значит, он всё видел! И позор Вирхинии, и её собственный позор. И теперь думает, что она наркоманка. А сам таблетки глотал в открытую! И, похоже, этот мистер-змеиное жало искусен в полемике. Видимо, натаскался на беседах со СМИ. Он положил её на лопатки, даже не повышая голоса. Её! Её, Фернанду Ривас, инспектора полиции! Джерри Анселми — первый мужчина, после диалога с которым она растерялась. А всё от стыда. Он видел, как она опростоволосилась перед Тосом, и теперь ухмыляется, большим пальцем гладя ямочку на подбородке.