Секс-символ (СИ)

Ужин, однако, отвлёк её от Агустины. Любимый ведущий тёти Родольфо Барили поведал с экрана ТВ: совершено дерзкое убийство. Почерк его совпадает с предыдущими тринадцатью. И снова район Вижья-31. «Фантом» опять активизировался, кокнув пенсионера по имени Анибал Руис. Мужчина, обнажённый, испещрённый ядовитой иглой, утонул в ванной, потеряв море крови. Ничего нового — следов никаких, а рисунок тот же.

Фэр готова была ногами затопать. Ну вот… Вот! Комиссар ничего не делает, расследование увязло, как танк в болоте, а количество жертв всё увеличивается. А она отстранена от должности! Ведя расследование, она чувствовала, что на капельку, но приближается к раскрытию личности убийцы. Если б не Джерри Анселми, она бы сейчас, в эту минуту, изучала место преступления. И, может, напала бы на след маньяка. Гад этот Джерри, всю жизнь ей испортил! Из-за него она сидит у телевизора, как дура.

Ужин прошёл без ругани. Агустина, жалуясь на усталость, к еде не притронулась. Маргариту мучили мигрень и сломанная нога, и она куксилась. Тётя Фели восхищалась своим любимчиком в телевизоре, не замечая Барби, что упорно вонзала зубки в её пушистый розовой тапочек. А Вирхиния ускакала на свидание с банкиром.

Расстроенная тем, что не может найти маньяка сию секунду, Фэр, выкинув из головы имя «Джерри Анселми», легла спать пораньше. Но в шесть утра её разбудила сирена. Точнее ор, активно напоминающий сирену скорой помощи. Раздавался он снизу, из гостиной.

Кое-как продрав глаза, Фернанда приняла душ и наспех оделась, не обратив внимания, что джинсовая рубашка её вывернута наизнанку. Злая, она спустилась на первый этаж, мечтая всех прибить. Не дом, а филиал ада!

В гостиной была толпа: тётя Фели в бледно-розовом пушистом халате и с йогуртом на лице; Маргарита, заспанная, растрёпанная и с загипсованной ногой; донья Раймунда Буэнавентура, их соседка и подружка тёти — очень тучная дама, которая выползала из дома лишь при крайних обстоятельствах. И Вирхиния… с младенцем на руках.

Младенец! Вот, кто огалтело орал! Откуда он взялся в шесть часов утра? И зачем эти сумасшедшие вокруг него бегают и умиляются, не пытаясь его заткнуть?

— Вирхиния, когда это ты успела родить? — съехидничала Фэр, спускаясь по лестнице.

— Не мели чепухи, — пробурчала та. — Это не мой. Это Сандрито, внук доньи Раймунды.

Донья Раймунда закивала круглой, как тыква, головой, пояснив: дети её отправились на уикенд в Анды, скинув ребёнка ей.

— Но Сандрито такой беспокойный. Я не знаю чего делать с ним, — пожаловалась она, раскачиваясь туда-сюда, как дирижабль. — Он орёт и орёт, а я уж отвыкла от младенцев. Всю ночь не спала. Вот и пришла к вам.

— Чтобы мы тоже не спали? — не удержалась Фернанда.

— Фэр, не будь злой! — одёрнула её Маргарита. — Это всего лишь ребёнок.

— А я всего лишь человек, который хотел поспать!

— Я знаю, Вирхиния любит деток, и она врач, — донья Раймунда сделала вид, что не слышала колкостей Фэр. — Я решила, что она успокоит Сандрито.

— Что-то не заметно, чтобы она умела с ним обращаться, — продолжала язвить Фернанда.

Барби, ревниво лая, носилась по гостиной, но тётя Фели не реагировала, нависнув над ребёнком.

— Тётя Фели, уйдите, вы только хуже делаете! — отпихивала её Маргарита. — Он вас боится!

— Боится? С чего вдруг? Я вроде не похожа на Фредди Крюгера, — возмутилась тётя.

— У вас лицо в йогурте!

— Ой, подумаешь! Он же мальчик, пускай с детства привыкает к женщинам, которые следят за собой. Когда вырастет, будет наблюдать жену в таком виде регулярно.

Несмотря на перлы тёти, Фернанду одолевал такой гнев, что ей хотелось вышвырнуть и донью Раймунду, и младенца, и всех, кто умилялся его визгу, в окно.

— Может, вы придумаете что-нибудь? — настаивала она. — Дайте ему соску что ли. Терпеть не могу ор! Особенно детский. Особенно с утра.

— Вот сама бы и успокоила, — шипела Вирхиния, тряся младенца, как мешок с кукурузой — он перешёл на ультразвук.

— Да ладно вам, это ж забавно, когда дети плачут, — встряла Маргарита. — Это значит, что они живы. Наорётся и сам успокоится.

— А можно записать крик на диктофон и использовать как будильник. Самый чудесный звук на свете — это плач ребёночка, — добила Вирхиния.

— Вы все больны, — махнув рукой, Фэр направилась в кухню.

— И куда ты пошла? — крикнула Вирхиния ей в спину. — Ты не видишь, у нас ребёнок? Почему ты его игнорируешь? Какая ты чёрствая, кузина! Смотрите все, она даже не взглянула на Сандрито! А ведь это ребёночек!

— И что, жизнь теперь должна остановиться? — Фернанда вернулась обратно, засунув в рот грушу.

— А тебе не стыдно лопать груши, когда ребёнок плачет? — не унималась Вирхиния.

— Не-а, не стыдно. Я хочу есть. Могу и Сандрито сожрать, чтобы он заткнулся, — зубоскалила Фэр.

Вирхиния глянула на неё с ужасом.

— У меня нет слов! С кем я живу? Ты хуже любого маньяка, кузина! А Сандрито такой хорошенький, не понимаю, как можно ходить мимо и думать о еде. Я как только его увидела, захотела себе такого же. Теперь я буду рыдать, ведь я не беременна, а ты лопаешь груши! Бесстыжая!

— Мне кажется, кому-то нужен врач, — поглумилась Фернанда.