— Конечно, мне нужен, нужен врач! Мне нужен акушер! — каркнула Вирхиния, перевизгивая младенца. — Я не могу принимать роды сама у себя.
— Для начала тебе не помешал бы психиатр, — Фэр доела грушу, и у неё возникло желание бросить черенок Вирхинии в лоб.
— Сама иди к психиатру! Я в нём не нуждаюсь! Это ты больная, сразу видать! Ты мне завидуешь. Но я тебя вылечу! — не успокаивалась Вирхиния. — Ты глянь, какой Сандрито хорошенький! Возьми его на руки, и вся твоя дурь сразу пройдёт. Завтра же поскачешь рожать, — она сунула младенца Фэр в лицо.
— Нет, уж, избавь меня от этой радости! — отшатнулась Фернанда. Вирхинию искажённое лицо кузины огорошило.
— Ты что боишься детей?
Фэр промолчала. Во-первых, её раздражал крик. Во-вторых, объяснения ей давать не хотелось. В-третьих, младенец, весь в слезах и соплях, не показался ей симпатичным.
— Он похож на краснолицую макаку, — объявила Фернанда.
Глаза Вирхинии округлились. Остальные, во главе с доньей Раймундой, тоже застыли в немой сцене. С Вирхинией давно всё ясно. Увы, но в пустой голове мозг не вырастет. Но эта наглая женщина, донья Раймунда! Нахалка, в шесть утра явилась в чужой дом с орущим кульком, чтобы посторонние его успокаивали.
— Шли бы вы, донья Раймунда, домой, — сказала Фэр прямо. — У нас тут не детский сад.
Тётка пошла багровыми пятнами.
— Да ты… да как ты можешь такое говорить? Я же по-соседски! Я же вам хотела радость доставить.
— Вы доставили мне неземную радость, — скривилась Фернанда. — Благодарю покорно, а теперь уходите.
— Кажется, Сандрито надо сменить подгузник! — закудахтала Вирхиния.
— Только не на диване! — тормознула Фэр её попытку пристроить ребёнка на диван. — Я не буду покупать новую мебель! Идите в дом к донье Раймунде и там меняйте подгузники хоть на диване, хоть на кухонном комбайне. Если вы не уйдёте, я вас упеку в тюрьму за вторжение в частную собственность! — встала она в позу.
— Да ты монстр! — пропыхтела Вирхиния. — Сандрито обделался, а тебе жалко диван? Как можно так издеваться над ребёнком?
Фэр демонстративно отвернулась. Поджав губы, донья Раймунда и Вирхиния собрали пелёнки, бутылочки, соски, погремушки и ретировались.
Фернанда уже хотела сбежать без Агустины (накануне они договорилась, что Фэр отвезёт племянницу в школу), но, когда ор прекратился, Агус спустилась по лестнице. Хмурая, кое-как причёсанная, она явно не выспалась, но пересидела нашествие доньи Раймунды в комнате.
— Нашли чем заниматься с утра — чужими детьми. А на своих плевать, — обиженно проворчала Агустина, лавируя мимо родственников.
Маргарита метнула в дочь укоризненный взгляд, а Фэр, схватив племянницу под локоть, вытащила её на улицу.
— Тётя, но я даже не позавтракала! — возмутилась Агустина. — Я не хочу идти в школу голодной. Это не круто!
— А я не хочу слушать рассказы про младенцев! У меня не каменные нервы, — отбрила Фернанда. — Я тоже не завтракала. По дороге заедем в кафе.
— Прикинь, тётя, а у тебя рубашка наизнанку!
— Потом переодену, — лениво отмахнулась Фэр.
Агустина глянула на неё с изумлением, но прикусила язык. Обе девушки взгромоздились на мотоцикл и умчались в горизонт.
Спустя пятнадцать минут, сидя в кафе, Агустина слопала пиццу, запив её молочным коктейлем и закусив меренгой с ананасами. Но Фэр хватило только на бисквитный рулет — настроение её было испорчено. Это теперь на целый день, спасибо хамке донье Раймунде и глупой Вирхинии вместе с их младенцем. Зато Агустине вчерашний разговор пошёл на пользу — она повеселела, в лице Фэр обретя соратницу.
Через час Фернанда высадила племянницу у Высшей Школы изящных искусств. Еле отъехала от двери, продираясь сквозь толпы учеников, шумных, как утки в водоёме. Интересно, что скажет ей комиссар? Выгонит или разрешит вернуться? А, может, его нет в отделении? Эти мысли заставили Фэр поволноваться, когда она стучалась в дверь к комиссару. Тот был на месте, — сидя в своём, обитом деревом кабинете, он попивал кофе и курил сигару.
— Ох, какие люди! Заходи, заходи, — пригласил он Фернанду, убирая со стола ноги в начищенных сапогах.
Фэр села напротив.
— Привет, комиссар. Я пришла, потому что услышала про маньяка. Я думаю, мы должны…
— Мы? А ты забыла, девочка, что ты отстранена и не можешь вмешиваться? — комиссар усмехнулся, хитро сузив глаза.
Фэр это выражение его лица было знакомо, и у неё камень с души свалился. Комиссар уже не сердится. Он добрый, как плюшевый медведь, — покричит и тут же остывает.
— Нет, я не забыла. Я поэтому и пришла. Комиссар… комиссар, миленький, — театрально взмолилась Фернанда, — ведь вы добрый, я знаю…
— Я? Добрый? — брови его подскочили вверх. — Ты меня с кем-то перепутала, девочка! Я самый злющий-презлющий комиссар во всей Галактике! — и задрал нос.
— Нет, вы добрый, и вас любит всё отделение, — подлизалась Фэр.
— Меня любит всё отделение? — растаял комиссар. — Что ж, мне лестно это слышать. За что же меня любят?
— Потому что вы добрый и справедливый.
— А я думал, потому что строгий и жестокий, — ухмыльнулся комиссар.