Он рос под постоянным гнётом ложного чувства собственной неполноценности и сексуальной нестандартности. Убеждённый в своей гомосексуальности, он избегал вступать в близость с девушками, которые ему нравились. Зато отыгрывался на проститутках, хотя удовольствие, которое он с ними получал, расценивалось им весьма своеобразно. «Когда еду к проститутке, то эротически возбуждаюсь, эрекция сильнейшая. Но понимаю, что возбуждение вызвано не перспективой обладать женским телом, а ожиданием сексуальной разрядки вообще, как бы в отрыве от пола объекта»
. Как понять эту загадочную фразу? У Ильи имеет место разрыв между эротическим и платоническим компонентами полового влечения. К девушке, которая, как ему казалось, любила его, он чувствовал платоническое влечение, свойственное подросткам. Идеализация избранницы при этом подавляет сексуальность. К проституткам же влечение молодого человека было чисто эротическим, далёким от душевных переживаний и нежности. Этот своеобразный разрыв объяснялся тем, что он застрял в своём психосексуальном развитии. Синтез платонического и эротического компонентов либидо, характерный для психосексуальной зрелости и обретаемый в ходе общения с лицами противоположного пола, так и не был достигнут. Виной тому многолетняя гомосексуальная паника.В заблуждение вводило и кажущееся влечение молодого человека к мужскому телу. На самом деле речь идёт об особом феномене. Из-за комплекса неполноценности, сформировавшегося в детстве, Илья привык критически сравнивать себя с неким эталоном мужской красоты, отыскивая свой идеал среди окружающих и на телеэкране. Его способность высоко ценить сексуальную привлекательность мужчин не имеет ничего общего с половым влечением к ним. Но по ошибке он трактовал эту свою особенность именно так, а не иначе, принимая себя за гея или бисексуала.
Масла в огонь подлила сотрудница Ильи. Она решила завладеть перспективным и порядочным молодым человеком, слегка подтолкнув его к интимной близости провокационным заявлением. Дескать, кое-кто поговаривает о его "голубизне", так что надо бы утереть нос недоброжелателям. Её выходка дорого обошлась Илье. Гомосексуальная паника резко обострилась. Он "признался" родителям в своей нестандартной сексуальности и отправился к врачу за приговором. Если бы его стали утешать, склонять принять собственную гомосексуальность как естественную часть индивидуальности, врождённую особенность его Я, он покончил бы с собой. Как он потом признался, такой была его твёрдая решимость. Врачу, по счастью, ничего не стоило доказать пациенту, что тот – классический гетеросексуал, и это вернуло Илью к жизни.
Но речь шла не только об ошибках, накопленных с детства, не только о привычных панических атаках, но и о психотической
подоплёке гомосексуальной паники. В отличие от Фазиля, психологическое тестирование которого сразу выявляло картину паранойи, психологический профиль Ильи скорее соответствовал неврозу, хотя у него и были свои особенности, необъяснимые с точки зрения логики и выходящие за психологические рамки. Настораживали некоторые психологически необъяснимые странности больного, парадоксы его мышления, те, что психиатры называют "расщеплением". Поэтому ему настоятельно рекомендовалось наблюдение у опытного психиатра. Женщине-психоаналитику, которую он предпочёл видеть в качестве своего доктора вместо психиатра, пришла в голову неудачная мысль покопаться в подсознании пациента. Принадлежность к клану психоаналитиков обязывало к копанию в детских переживаниях! Вот она и решила высветить скрытые корни, лежащие в основе ложной идеи её пациента о его гомосексуальности. Результатом этой рискованной тактики стало резчайшее обострение паранойи. Развился острый бред отношения. Илье казалось, что все вокруг обсуждают его внешность, голос и манеры, якобы типичные для гомосексуала, и презирают его. Он перестал выходить из дому, и назначение ему нейролептиков приняло характер неотложной необходимости.Письма (IIIВ1а-т), подписанные множеством имён (Сергей, Иван, Олег, Глеб, Антон и т. д.), скорее всего, принадлежат больному с гомосексуальной паникой. В том, что он остро нуждается в наблюдении психиатра, сомнений нет. Надеюсь, мне простят ту скрупулёзность, с которой я цитировал его письма. Назойливость и упрямство моего корреспондента, остающегося абсолютно глухим к поучаемой им информации, позволяют оценить степень нестандартности его мышления.