Секст как лекарство от тревоги: Чему мы можем научиться у философов-скептиков

Седьмая и последняя лекция будет посвящена тому, могут ли все эти меры быть достаточными, полезными и выгодными не только для каждого из нас, но и для общества, в котором мы живем.

Секст утверждает, что его скептицизм можно описать четырьмя прилагательными. Первое – «исследовательский» (для указания на склонность все исследовать), второе – «выжидающий» (для обозначения психического состояния, в которое мы погружаемся, совершив исследование), третье – «апорийно-сомневающийся»[1] (для обозначения постоянного нежелания скептика высказываться об истинной природе вещей, его склонности к постоянному исследованию и осмотрительности при изложении своих собственных позиций) и четвертое – «пирроновский», отсылающее к древнегреческому философу Пиррону из Элиды, который жил в IV–III вв. до н. э. и первым сумел «облечь в плоть и кровь» теорию скептицизма. Сексту было прекрасно известно, что над ограниченностью человеческого знания размышляли и другие мыслители, более древние и знаменитые, но именно Пиррон, по его мнению, своим образом жизни стал олицетворением настоящего скептика.

В греческом мире Пиррон был личностью поистине образцовой – и во многих отношениях необыкновенной: нам следует остановиться на нем чуть подробнее. Он родился в городе Элида на западной периферии Греции в 360 г. до н. э., за несколько лет до Александра Македонского. В молодости Пиррон был художником, но, по-видимому, не добился особых успехов в изображении окружающего мира. Вероятно, в попытках понять причины неудачной художественной карьеры он посвятил себя литературным и философским изысканиям, проявляя особое пристрастие к стихам Гомера о бренности всего живого[2]. Его также привлекало учение Демокрита, который еще за столетие до рождения Пиррона разработал основы теории атомизма, сводящей различные проявления природы, включая человека, к одному общему элементу – атому. Впоследствии, очевидно из любопытства, Пиррон решил поучаствовать в Индийском походе Александра Македонского в качестве хрониста. Когда он вернулся домой, к нему обратился молодой танцор, мим и хореограф по имени Тимон из Флиунта, что на северо-востоке Пелопоннеса. Тимон поинтересовался у Пиррона, в чем состоит, по его мнению, путь к счастью. Ответ заключался в том, что, хотя окружающие нас предметы кажутся отличными друг от друга, они «не имеют отличий, нестабильны, неразличимы; поэтому ни наши ощущения, ни наши мнения о них не являются ни истинными, ни ложными». Следовательно, нам следует перестать доверять им: напротив, нужно от них отстраниться и о любой вещи говорить, что она «не более, чем то, чего нет, или же что она и существует, и нет, или же что она ни присутствует, ни отсутствует». Тимон пришел к выводу, что такое отношение к вещам приведет к потере возможности описывать их каким-либо образом и к столь желанному состоянию невозмутимости.

Пиррон известен тем, что вел очень простую жизнь, избегал любых теоретических дискуссий и одним из первых начал практиковать радикальную форму хладнокровия в условиях любых жизненных неурядиц – этому он, скорее всего, научился в Индии. Там же он стал свидетелем смерти аскета по имени Калан, который по неизвестным причинам безропотно и добровольно совершил самосожжение перед войском Александра Македонского. Бесстрастие позволяло Пиррону «не терять самообладание перед любой напастью: будь то колесница, пропасть или злая собака». Все, кто его знал, считали его исключительным человеком, и он стал настоящим духовным учителем, лишенным самонадеянности, высокомерия и тщеславия и настолько почитаемым соотечественниками, что в конечном итоге его избрали верховным жрецом. В родном городе Пиррона даже воздвигли статую в его честь и ввели закон об освобождении всех философов от налогов.