Сексуальная жизнь наших предков

«Ему стало плохо», – пустилась в объяснения швея. Она совсем старуха (лет сорок по меньшей мере), вульгарная пышнотелая блондинка. Разве возможно, чтобы он предпочёл её мне? Мне, которая, несмотря на семерых детей, сохранила формы юной девушки? Мне, увидев которую тогда, на фотографии, он сходил с ума от желания и до сих пор ни разу не отвергал? Как он мог?

Винченца взяла Гаддо за руку, пощупала пульс и покачала головой.

«Удар», – буркнул Прото. Тут и врача звать не нужно, хватит даже нашего садовника: посиневшие губы Гаддо говорили сами за себя. Но он был жив. Я позвала его, потрясла за плечо, и он потихоньку стал приходить в себя, даже узнал окружающих и сжал мою руку. При этом он что-то прошептал, и мне показалось, что я уловила имя Танкреди.

«Конечно, – кивнула я, – мы немедленно за ним пошлём».

«Донна Ада, надо отнести хозяина домой. Нехорошо, если его найдут здесь», – сказал Прото. Им с Винченцей с трудом удалось одеть Гаддо.

Незнакомец (муж швеи? брат? сутенёр?) помог нам с перевозкой: в глубине двора у него обнаружилась тачка. Женщина с нами не пошла. Гаддо совершенно лишился чувств, его голова билась о доски каждый раз, как колесо подпрыгивало на булыжной мостовой. Я сняла пальто, сложила его втрое и подсунула бедняге под голову.

Вернувшись домой, мы уложили Гаддо в постель, а Прото побежал за доктором. Тот приехал уже перед рассветом и лишь подтвердил диагноз садовника: «Удар. Тут, к сожалению, ничем не поможешь».

Через час Гаддо, мой муж и отец моих детей, скончался – на «Вилле Гранде», в нашей супружеской постели. И никто в Доноре не смог бы упрекнуть его в неверности.

Когда я передала с Винченцей денег для швеи, чтобы поблагодарить за молчание, та долго не хотела принимать их, но в конце концов согласилась. Я почему-то уверена, что она никому не проговорится о происшедшем.

Вчера на похороны приехал Танкреди, и я была вынуждена сказать ему правду. Он безутешен и совершенно разбит этой смертью, поэтому, вероятно, никак не отреагировал. Диего тоже оплакивает отца, словно тот был образцом добродетели. Ах, бедный ребёнок, если бы он только знал... если бы оба они знали о том, другом бесчестье, ожидавшем меня на следующий день!

Мне нужно собраться с силами. Я – Феррелл, и никакая мерзость не посмеет меня коснуться. Наше древнее благородное происхождение – словно горностаевая мантия, она даже в грязи сохраняет свою безукоризненную чистоту.