Наоми сначала рассердилась, а потом стала печальной.
— Я не знаю, как будто она, — Наоми шевельнулась в направлении к Сесиль, — всегда имела весь этот набор: свою работу, свою книгу. Сейчас она превращается в совершенную бабушку. А я тем временем не могу ничего сделать правильно, даже завести ребенка.
Сесиль перестала разливать чай и взглянула на дочь:
— Ты именно так чувствуешь?
— А как ты думаешь? Как ты думаешь, каково быть твоей дочерью? Ты во всем так совершенна.
— Совершенна? Именно такой ты видишь меня?
Наоми по-муравьиному зашевелилась на диване, как будто желая встать, но пока была вынуждена сидеть, как велено. Наконец покорившись, она откинулась назад.
— Нет, не так. Ну, может быть. Только ты делаешь все так хорошо.
— А ты чувствуешь, будто ты не можешь?
— Да. Нет. Не знаю. Боже, я чувствовала, что я делаю все прекрасно со своей беременностью, пока не случилось это, — сказала она, колотя по стопке подушек, на которых покоилась.
— А сейчас ты не чувствуешь, что делаешь прекрасно? — спросила я.
— А вы как думаете? Только взгляните на меня.
— Я смотрю на тебя. Ты отдыхаешь в постели, заботясь о себе и своем ребенке.
— Ну, в каком-то смысле чувствуется, будто для меня все пропало. Некоторое время я чувствовала, будто у меня все есть. Мне нравилось быть беременной, пока не случилось это.
— Что изменилось? — спросила я.
— Может быть, то, о чем вы сказали по телефону. Я лежу в постели, а она заботится обо мне. Это не то, чего я ожидала. Я чувствую, как глупо говорить об этом.
— Не кажется ли тебе, что твоя мама никогда ничего не делала плохо? — спросила я.
Наоми посмотрела на мать.
— Да. Большую часть времени я чувствую именно так.
— Большую часть времени, Наоми? — спросила Сесиль.
Наоми повернулась к Сесиль.
— Ты великая мама. Только ты сводишь с ума.
— Я заставляю тебя чувствовать себя маленькой. А это не очень хорошо.
— Мам. Не все происходит из-за тебя.
Я уже заметила, что Наоми по-другому смотрит на мать. Сесиль тоже кое-что поняла. А теперь то же самое сделала Наоми.
Мы продолжали спокойно разговаривать, пока я не выпила чай. Сесиль проводила меня до дверей квартиры. Она вышла со мной наружу и стояла так близко, что я ощутила тепло ее тела. Она прошептала:
— Доктор Понтон, она оставила ребенка только потому, что не согласилась со мной? Может быть, ей нельзя было оставлять этого ребенка? Должна ли я поговорить с ней об этом?
— Сесиль, вы все прекрасно делаете. Я знаю, что она много размышляет обо всем. Продолжайте слушать ее. Я и в самом деле не знаю, что еще сказать.
Было около восьми часов. Я была измучена и, добравшись до машины, посидела несколько минут. Я уже давно не ездила по вызовам. Это тяжелая работа. Наконец, я действительно не знала, что ответить на вопрос Сесиль.
Что должны говорить родители беременным девочкам-подросткам? И когда? Сесиль боролась с желанием сказать своей дочери: «Не оставляй этого ребенка, особенно если хочешь что-то доказать мне. Лучше делать это другими способами». Она хотела, чтобы жизнь дочери была лучше, чем ее собственная жизнь. Если Сесиль вмешается сейчас, не создаст ли она еще больше проблем в их взаимоотношениях? Она только что слышала, как Наоми сказала: ей кажется, что у матери есть ответы на все вопросы, что она совершенна. Сможет ли Сесиль действительно осознать, что Наоми стремится сама найти ответы, а потому имеет право на ошибки?
Отъехав наконец от их дома, я осознала, что не существует простого, определенного ответа на вопрос Сесиль. Нет ничего такого, что вы можете сказать беременной девочке независимо от ее обстоятельств. Родители и другие взрослые должны находится рядом и быть достаточно открытыми, чтобы выслушать рассказы подростков о вариантах их выбора, даже если иные из них, на наш взгляд, могут разрушить их жизнь.
Через две недели я снова оказалась в гостиной Сесиль и Наоми рядом с Наоми, которая все еще соблюдала постельный режим и сидела, опираясь на громадный холм из подушек. Она попросила меня по телефону встретиться с ней наедине. «У меня есть кое-что, с чем нужно разобраться. Сесиль еще сводит меня с ума, но с ней действительно все в порядке, все дело во мне».
Любой другой девушке понадобилась бы масса времени, чтобы осознать: это она сама, ее борьба. Большинству подростков вовсе не удается это понять, но Наоми была другой. Она была сильной. И поскольку я находилась здесь, она не стала тратить время зря.
— Доктор Понтон, я не хочу, чтобы этот ребенок появился на свет только из-за борьбы с моей матерью.
— Случилось то, во что ты, мне кажется, веришь, Наоми?
— Может быть, сначала было похоже на это. Я хотела показать ей, — она засмеялась, — а возможно, и каждому, что я могу сделать что-нибудь хорошо, сделать что-нибудь хорошее. Но сейчас я чувствую иначе. Сесиль действительно великая мать. Она много мне дала, даже если она столь совершенна. Она очень любила меня, она всегда давала мне уверенность, я знаю. Я чувствую, что тоже могу быть хорошей матерью, — Наоми немного помолчала и поправила себя: — Нет, великой матерью. Я не буду точно похожей на нее, но тоже буду великой.