Сексуальная жизнь подростков. Открытие тайного мира взрослеющих мальчиков и девочек

Для любого практикующего психотерапевта ключевым моментом является четкая идентификация с пациентом. Она часто помогает мне понять реакции пациента или позволяет легче почувствовать его боль. Но эти узы могут представлять проблему. Я была обеспокоена, что все эти связи с Ларой, которые так радовали меня, могут помешать мне помочь ей. Была ли я обеспокоена тем, что она может умереть, как Грег или Брендон, с которыми я работала и которые уже умерли? Было ли наше с ней католическое образование так сходно? Не пропустила ли я чего-то важного из того, что она говорила, ослепленная собственными мыслями и чувствами? Я надеялась, что не пропустила, но почти потерялась в догадках. К действительности меня вернула Лара, дернув за свитер.

— Меня тошнит!

Я схватила ее за руку и отвела в ванную. Несколько минут мы сидели на кафельном полу. Лару не вырвало, но она продолжала тихо кашлять, на ее лице выступил пот. Я взяла одеяло для нее, мы перешли в кабинет и уселись на ковре возле обогревателя. Лара постепенно приходила в себя, ее лицо еще было серовато-бледным, но потеть оно перестало.

— Твоя поездка очень была трудной? — спросила я.

— Совершенно невозможной. Она начала кричать, как только мы сказали ей. — Я не стала спрашивать, кто такая «она». — Она не разговаривала со мной два дня... Я чувствовала себя так, как будто убила себя. Потом она согласилась повидаться со мной перед самым отъездом. Она держала себя в руках, доктор Понтон. Она сказала: «Лара, я сожалею, что так случилось. Твоя семья постарается помочь тебе». Не наша, а моя семья. Больше она не захотела говорить об этом — ни тогда, ни потом. — Лара перестала кашлять и плотно завернулась в одеяло. Я увидела, что она еще дрожит. — Доктор Понтон, мне надо было уйти, о, мне надо было уйти, но я не уходила. Я начала упрашивать ее поговорить со мной: «Мама, пожалуйста!» А она только сказала: «Бог позаботится о тебе. Я не собираюсь разговаривать об этом». Я закричала: «Бог никогда не разговаривал со мной. Мне нужна ты, мама, пожалуйста». Но она посмотрела мимо и стала молиться на латыни. Я почувствовала, будто схожу с ума. Клэр отвела меня в свою квартиру. Я оставалась у нее до самого отлета. Клэр была удивительной.

— А твоя мама? — медленно спросила я.

— Я чувствовала себя так же, как тогда. После анализа, когда сидела, запершись в своей комнате, и собиралась убить себя. Я повторяла Клэр, что хочу покончить с собой. У нее большая сила воли. «Не здесь, Лара. Ты ведь знаешь, что я не переношу вида крови». Это прозвучало так глупо, что мы обе стали хихикать. Мы не могли удержаться и захохотали. Я так сильно люблю ее. — Затем, вспомнив мой вопрос, Лара добавила: — Моя мама отправила мне открытку с пожеланием здоровья. Вы можете поверить? Я вернулась, а меня ждет открытка. Я не больна! — Потом она поглядела на одеяло, в которое завернулась. — Ну, ладно, может быть, теперь я схватила грипп или еще что-нибудь.

— Несколько минут назад ты выглядела очень больной, но сейчас уже лучше. Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. Как она могла отправить мне такую открытку?

— Лара, я не знаю. Некоторые родители очень мало знают о ВИЧ. Из того, что ты рассказала ясно, что она была в шоке.

— Клэр сказала то же самое. Но, доктор Понтон, она всегда была такой. Что бы я ей ни сказала, она всегда отступала. Улыбается, как Дева Мария, но заморожена, как статуя. Когда она не разговаривает, мне так плохо. Я ужасно чувствую себя. Это я дала себе ВИЧ.

— Нет, Лара, ты заразилась ВИЧ, а не дала его себе.

— Но я была так беззаботна. Без презервативов. У вас в приемной надпись: «Используйте презервативы!». Я знаю, что вы считаете меня глупой.

Итак, это другая сторона моей связи с ее матерью. Я тоже порицала бы мать Лары.

Я знала, что на этот раз должна тщательно выбирать слова, но знала и о том, что должна быть честной с ней.

— Лара, ты занималась с сексом без предохранения. С презервативом было бы безопаснее. Однако физический или психологический риск все равно оставался бы. Секс связан с риском. Ты не была глупой, у тебя были неправильные представления о нем. Я знаю, что это не избавит тебя от ВИЧ, но не ты первая делаешь такую ошибку. Ты слишком строга к себе.

— Я в самом деле все испортила. Моя мама права.

— Я не уверена, что мы действительно знаем о чувствах твоей матери, но мы знаем, что ты ругаешь себя.

— Ну, кого я ругаю?

Она отбросила одеяло и опять задрожала, но на этот раз от гнева. Он наполнил мой кабинет. У меня не было достойного ответа на вопрос Лары. Было кого ругать: мальчишку, заразившего ее вирусом, мать, не захотевшую разговаривать с ней, парня, который бросил ее, узнав о ее состоянии, монахинь, которые добавили к ее чувствам вину за сексуальность, и, конечно, саму Лару, которая отказывалась защищать себя. Но разве помогло бы ей это сейчас?