Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Сейчас, всего через полчаса после того, как они ушли, я выключилась. Вокруг меня все сжимается, как будто то, что произошло в комнате, случилось в конце туннеля, или где-то там, по другую сторону телескопа. Далекое, как когда смотришь не с той стороны подзорной трубы и видишь все, словно в крошечный глазок. Мой мозг пытается защититься, сгладить ощущения стыда и провала, болтающиеся на периферии, но их мерзкие тени выползают из углов.

Все говорили мне, что встреча с моими родителями будет сложной.

Все предупреждали, что она отбросит меня на шаг или два назад.

Будь осторожна.

Но истории, которые я рассказывала самой себе, о моей силе и способностях, заглушали голоса «остальных». Все, что мне нужно было сделать, это снять родителей на камеру. Обо всем остальном я могла позаботиться. Я опытный интервьюер – теперь они не могут повлиять на меня так, как в детстве.

– Ну что?.. Ты устроила им ад? – спрашивает Паз.

Мне интересно, он шутит или что.

Я делаю глоток воды.

– Не думаю. Не знаю, – говорю я, сбитая с толку.

– Можно посмотреть? – говорит он, подходя к камере, до сих пор стоящей на треноге, свидетелю, по-прежнему нацеленному на диван, на котором сидели мои родители.

– Нет-нет-нет, – говорю я.

Твою мать. Настолько хреново.

Мне хочется думать, что того, что произошло только что, не было. Если Паз увидит запись, она подтвердит, что это реальность.

Паз смотрит на меня встревоженно:

– Хорошо, ладно… Я не буду смотреть. Тебе нужно выпить что-нибудь покрепче. Что у тебя еще есть?

Мой голос тонкий и слабый:

– Я правда думала, что буду чувствовать себя по-другому. Свободной, может быть… Я чувствую себя отвратительно.

Я до сих пор ощущаю запах их присутствия, даже их одежды, дезодоранта «Олд Спайс», которым пользуется отец. И все же – неужели это в самом деле произошло?

Да, это произошло.

* * *

Мама с папой сидят на моем диване, две фигуры, освещенные теплым блеском гирлянд на полу. На маме длинная юбка и белый топ, на папе – рубашка на пуговицах и кардиган. Оба выглядят старыми.

В комнате повсюду картины и фотографии, на всех поверхностях. В этой крохотной гостиной на стенах и на полу почти нет свободного места, и все подобные милые мелочи – то, что делает ее «моим домом».

Так странно видеть родителей сидящими среди моих вещей.

Я приготовилась к интервью. Починила штативы, проверила карты памяти и звуковое оборудование. Папа до сих пор носит усы, но волосы у него теперь полностью седые. Мамины волосы, которые всегда были черными, теперь светлые – странно видеть ее такой, трудно сопоставить с мамой, с которой я росла.

Вероятно, осветлить волосы – способ скрыть возраст.

Они говорят о своей нынешней диете, «голливудской диете». Я слушаю, как папа произносит слова: «углеводное чередование». Странно видеть, как два сектанта настолько заботятся о своем весе, что сели на причудливую диету, в названии которой присутствует Голливуд. Это звучит плотски, по-мирскому, не слишком божественно.

Прямо странно, – думаю я.

– Я буду сидеть там, а вы – здесь, – ни к кому конкретно не обращаясь, говорю я, тревожно возясь с техникой.

– Ты пользуешься одной камерой или двумя? – авторитарным тоном спрашивает отец.

Я делаю шаг в их сторону, стараясь занять нужную позицию, и переключаюсь в режим «режиссера»:

– В этом интервью мы будем беседовать на темы, имеющие отношение к вам, а также те, что в большей степени затрагивают других людей. – Я смотрю на родителей, сидящих среди гирлянд, бабушкиного портрета, который я сама нарисовала, фотографий, запечатлевших годы моей жизни без них. Как я собираюсь подобраться к списку несправедливостей из моего детства здесь, в этой комнате, где все случившееся кажется прошлым, тем, что произошло целую жизнь назад? Как я намерена достичь баланса между потребностями ребенка оттуда и взрослого, которым являюсь сейчас?

Закончив с подготовкой, я слышу собственный голос, произносящий: «Как мило!» – словно домохозяйка из пятидесятых, которая принесла гостям горячий пирог, а не женщина, решившаяся противостоять своим родителям. Я сажусь напротив них и делаю первый осторожный шаг.

– Думаю, было бы неплохо начать с вопроса о том, что вы знаете о моем фильме? – говорю я.

Мама расправляет топ и улыбается:

– Ну, нам известно не так много. Мы знаем, что ты посещала различные религиозные сообщества, но на самом деле нам бы хотелось узнать больше деталей. В каких именно общинах ты работала и что они собой представляют? Что за опыт ты там получила?

Я отвечаю, перечисляя группы и даты, и вдруг понимаю, что интервью только что повернули в другую сторону. Повернули ко мне.

Я описываю «Двенадцать колен», кратко рассказываю историю Ананды, действуя на автопилоте. Пытаюсь вернуться обратно к ним и ко мне: