Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

12 Черное и белое: 3 года до

Каждый день напоминает какой-то болезненный сюрприз. Несколько месяцев после отъезда Марии каждое утро происходит одно и то же. Первое мгновение после пробуждения мне хорошо, но только в это первое мгновение. Каким-то образом сон уничтожает знание о том, что она ушла. Затем оно наваливается сразу целиком, как будто кто-то садится мне на грудь. Как будто этот кто-то меня душит. Как может быть так больно каждый, каждый день? И почему сон так жесток, даруя мгновение покоя, прежде чем дневной свет вернет меня к реальности?

Я просыпаюсь в своей постели. Одна.

Лежу и смотрю в потолок, чувствуя, что для того, чтобы встать в темноте и начать готовить завтрак, мне нужно физически сбросить с себя тяжесть. Вытащить те горшочки с овсом в тысячный раз, устроиться на полу в гостиной для еще одного сеанса молитвы. Это ощущается как пустота. Дыра там, где была «она», поглощает меня. Я в том же месте, в той же комнате, но все в моем мире изменилось.

Я не могу говорить об этом, не могу ни с кем поделиться своей болью. Мы не должны были дружить – мне никто не станет сочувствовать из-за того, что я скучаю по ней, меня будут только осуждать. Когда кто-то уходит, мы должны вести себя так, как будто его никогда не существовало. Если тем, кто покинул нас, повезет, их сотрут из памяти; если нет, о них станут говорить с презрением и злобой. Их сторонятся, они одержимы дьяволом, они отступники, они больше не одни из нас.

Мысль о том, что я должна отречься от Марии, нашей дружбы и памяти о ней, рождает ненависть и злобу внутри меня. А с ними приходит отвращение к тому, что меня окружает: молитвам, тетям, дядям, к самой группе как таковой.

Поэтому дружба и запрещена. Семена сомнения прорастают из опыта безусловной любви. Побеги крепнут, когда ты можешь делиться вопросами, когда кто-то становится свидетелем происходящего и распознает несправедливость вместе с тобой. Они распускаются из свободы, даже тайной, из общей ярости, боли и гнева. Сегодня я не так слаба, как в то время, когда мне было десять и этот мир убедил меня в моем собственном безумии.

Когда я больше не могла цепляться за сестер и братьев, чтобы оставаться в своем уме, Мария стала моей личностью, тем, кто видел глубокую трещину в реальности, которую они создали, стала человеком, который был способен распознать безумие, скрывавшееся за этой трещиной. Мария и моя любовь к ней убедили меня в том, что безумие обитало не во мне.

Оно жило в них.

* * *

Офис маленький и темный, естественный свет едва освещает сквозь крохотные окна столы, которыми комната забита до отказа. Когда здесь работают взрослые, всегда включены люминесцентные лампы. Я оставляю лампы выключенными. Мне хочется быть тут. Вдали от всех. Одной. Я сижу на бежевом ковре, вокруг меня разбросаны бумаги, мое задание на сегодня. Я работала в офисе достаточно для того, чтобы мои родители доверяли мне, считая, что я «просто справлюсь с этим». Бумажная работа несложная: разобрать по копиям, скрепить, уложить в файл. Каждый день одно и то же.

Единственное, что изменилось с тех пор, как уехала Мария, это то, что мои родители подружились с еще одним человеком снаружи, которого мы будем звать «Большая рыба» или «Король». Он сказал, что поможет нашему дому записать часть семейной музыки на его оборудовании, так что время от времени я и две другие девушки идем с ним, чтобы спеть наши семейные песни для пленки. Короткие передышки вне коммуны. Короткие передышки от этого всего.

Работа в офисе рутинная. Я быстро начинаю скучать и отвлекаюсь. Если будет нужно, тогда наверстаю.

В офисе есть компьютеры, телефон, факс и стопки бумаг в переполненных шкафах. Я открываю верхний шкаф; запах чернил и тонера скорее приятный. Я провожу пальцем по разноцветным картонным разделителям. Второй шкаф открывается со щелчком, когда я тяну за его серебристую ручку. В нем выстроились в ряд несколько папок. Мой палец останавливается на темно-голубой кожаной папке с наклейкой, на которой написано: «Вырезки из прессы». Очевидно, что кто-то занимался этим всерьез, уделив немало времени. Я сажусь на пол позади стола, чтобы, если кто-нибудь войдет, меня было не видно от двери.

Я открываю кожаную папку и листаю первые несколько страниц, не останавливаясь; на каждой странице наклеены вырезки из новостных статей. Скрепленная кусочками прозрачной ленты, в папке содержится их история о нас. История, написанная теми, кто снаружи. Продвигаясь дальше, я понимаю, что там сотни статей, иногда на одной странице наклеены три или четыре сразу, иногда статьи такие длинные, что разбиты на несколько страниц.

Большие жирные заголовки кричат на меня с серого фона:

«Секс-культ в крохотной деревушке».

«Съехавший с катушек лидер секты злоупотребляет детьми».

«Оргии и проституция ради Христа».