Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

Доказательством именно указанного происхождения слабоволия Николая II может служить, между прочим, и то, что личной приязни к своим сотрудникам, даже долголетним, Николай II не питал совершенно. Ни в каких личных близких отношениях ни с одним из них он не состоял и с прекращением деловых отношений порывал с ними всякую связь. Можно даже утверждать обратное, а именно, что чем дольше сотрудничал он с каким-нибудь лицом, тем менее дружественно он к нему относился, тем менее ему доверял и тем охотнее с ним расставался…»

А впрочем, забота о своем трепетном сердце в ущерб чужому иной раз бывает неотличима от бессердечия. И результаты те же самые.

Нельзя сказать, чтобы Николай был окружен великими государственными деятелями — но двое-то у него точно было: небезупречных, но крупных и сильных управленцев. И как же монарх с ними поступил?

Едва ли кто-то из царских министров сделал для страны больше, чем граф Витте, — но ему пришлось продавливать сквозь колоссальное сопротивление монарха «Манифест 17 октября», чего царь так и не простил. Когда десять лет спустя бывший премьер умер, Николай записал в дневнике: «Смерть графа Витте была для меня глубоким облегчением». Надо же — десять лет помнить нанесенную обиду и радоваться смерти обидчика! А разве те, кого монарх обидел, не имели права помнить?

Со Столыпиным получилось совсем уже странно. Персонаж был, надо сказать, страшноватый — но глубоко преданный и царю, и державе и, тем не менее, под конец жизни впавший в опалу.

В «Материалах о канонизации» приводится свидетельство императрицы-матери (уж она-то знала характер своего сына) во время правительственного кризиса 1911 года. Кризис был мелкий, связанный с введением земств в западных губерниях, и, тем не менее: «Если Столыпин будет настаивать на своем, то я ни минуты не сомневаюсь, что Государь после долгих колебаний кончит тем, что уступит… Он слишком самолюбив и переживает создавшийся кризис вдвоем с Императрицей, не показывая и вида окружающим, что он волнуется и ищет исхода. И все-таки, принявши решение, которого требует Столыпин, Государь будет глубоко и долго чувствовать всю тяжесть того решения, которое он примет под давлением обстоятельств… И чем дальше, тем больше у Государя будет расти недовольство Столыпиным, и я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, а это очень жаль и для Государя, и для всей России…»

То есть, если перевести сказанное на обычный язык, о чем этот отрывок? Своего варианта действий царь не имеет, поэтому поневоле соглашается с тем, что предложил очередной «Ришелье» — Столыпин. Но при этом не объективный ход событий, а несчастный премьер виноват в том, что данное решение психологически травмирует императора. Если бы Столыпина в том же году не убили, он определенно кончил бы отставкой. А так Николай всего лишь не соизволил присутствовать на похоронах и посоветовал новому премьеру «не заслонять его», как это делал Столыпин. Коковцов и не заслонял — вот только пользы от него было…