Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

Это рассказывал мне сам Сазонов в июле 1916 года. Значит, у Государя это был своего рода философский „modus vivendi“: воспринимать и переживать только приятное, что может утешать, радовать и укреплять тебя, и проходить мимо всего неприятного, что тебя озабочивает, расстраивает, огорчает, не задерживаясь на нем, как бы не замечая его».

И как это все прикажете понимать?

Мистически. Я, кстати, не шучу…

Самодержавная теория и государственная практика

По улице ехала техногенная катастрофа, за рулем которой сидел человеческий фактор.

Из Интернета

На что рассчитывал Николай, претворяя в жизнь столь буквально понятое самодержавие?

Александр Михайлович полагал, что «воспитатель генерал внушил, что чудодейственная сила таинства миропомазания во время Св. Коронования способна была даровать будущему Российскому Самодержцу все необходимые познания».

«Воспитатель генерал» или еще кто-то — духовник, невеста — да мало ли кто! Может, он сам пришел к такому выводу. Но… а какое другое объяснение тут может быть?

Итак, нам предстоит покинуть рациональный мир и вступить в область религиозную. Причем очень специфическую. Даже в рамках одной религии существуют совершенно разные берега. Один человек, заболев, идет к врачу, а другой ложится на диван и предает себя Божьей воле. Оба — верующие, оба — православные, к обоим никаких претензий, но какое разное поведение!

Что такое самодержавие? Этот термин допускает самые разные толкования. Заглянем в Интернет, найдем там юридический словарь. Самодержавие — это «монархическая форма правления в России, при которой носитель верховной власти… обладал верховными правами в законодательной, административной и судебной сфере»[61]. И только.

А теперь обратимся опять к Владимиру Гурко:

«…От воли Государя зависело самовластно и единолично отменить закон и издать новый, но поступить вопреки действующему закону он права не имел (формально, может, и имел — но это было «не по понятиям». — Авт.). Между тем, Николай II до самого конца своего царствования этого положения не признавал и неоднократно, по ничтожным поводам и притом в вопросах весьма второстепенных, нарушал установленные законы и правила, совершенно игнорируя настоятельные возражения своих докладчиков.

Видя в себе, прежде всего, помазанника Божьего, он почитал всякое свое решение законным и по существу правильным. „Такова моя воля“, — была фраза, неоднократно слетавшая с его уст и долженствовавшая, по его представлению, прекратить всякие возражения против высказанного им предположения.

Regis voluntas suprema lex esto[62] — вот та формула, которой он был проникнут насквозь. Это было не убеждение, это была религия.