Секта. Свидетели убийства гражданина Романова

«Обычно видят в императоре Николае II человека доброго, великодушного, но немного слабого, беззащитного против влияний и давлений. Это глубокая ошибка. Он предан своим идеям, он защищает их с терпением и упорством, он имеет задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает. Под видом робости, немного женственной, царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимое и верное. Он знает, куда идет и чего хочет».

Да, вопрос только в картах, навигационных приборах и маяках. Этот волевой, упертый человек жил в иной реальности — проще говоря, в сказке. А сказочные карты, наложенные на реальную местность, могут завести в места неудобоходимые — к болоту, а то и к обрыву…

Впрочем, откуда бы ему знать реальный мир? Ладно, служба безопасности допускала к монарху только заранее отобранных, подготовленных представителей народа. Но ведь он даже выхолощенные, препарированные доклады министров не желал слушать. Едва доходило до неприятных моментов, как Николай отключался либо попросту прерывал докладчика. Он увольнял министров, пытавшихся до него достучаться и рассказать правду, не потому, что те травмировали его чуткую душу, а потому, что он знал, как на самом деле обстоят дела. Откуда же он это знал, если сам с народом не общался, а докладов не слушал? Помазание, не иначе, давало не только таланты, но и знание.

Я не шучу, нет…

Но даже исповедуя такие взгляды, можно вести себя по-разному и по-разному мыслить. Николай Первый, разгромивший при самом восшествии на престол восстание декабристов, 14 декабря 1825 года писал брату: «Дорогой мой Константин! Ваша воля исполнена: я — император, но какою ценою, Боже мой! Ценою крови моих подданных». А ведь эти подданные устроили мятеж, который пришлось усмирять силой оружия, и сам монарх в тот день был на волоске от гибели.

А его венценосный тезка? Православный историк Дмитрий Поспеловский — потомок эмигрантов, член НТС, не испытывавший ни малейшей симпатии к советской власти, в качестве одного из основных аргументов против канонизации приводит его удивительное равнодушие к смерти своих подданных:

«Будучи у власти, проявлял себя весьма жестоким человеком: после Ходынской трагедии, в тот же день, вместо посещения пострадавших в больницах, отправился на бал; когда умирал Столыпин, последним жестом которого было благословение царской ложи, Государь опять же посчитал парады и балы более важными для себя, чем посещение умирающего…»

Но, может быть, это опять забота о своей ранимой душе? Для посещения раненых и умирающих требуется большое мужество. Которое, кстати, имели женщины царской семьи, во время войны не только посещавшие лазареты, но и (пусть даже формально) служившие сестрами милосердия.

Однако читаем дальше:

«Близко знавшие Государя офицеры говорят в своих мемуарах об удивительно безучастном отношении царя к человеческим потерям на войне. Так, реакцией царя на сообщение в Ставке в 1916 г. о громадных потерях было:

— Ну, что значит „громадные“…?

— Около 50 %, Ваше величество… в том числе масса достойных офицеров.

— Э-э-э, Михаил Васильевич, такие ли еще погибали, обойдемся с другими, еще хватит.

— Ваше величество, прикажете все-таки поддержать корпус и сообщить телеграммой о вашей искренней скорби?

— Дайте… только не надо „искренней“, а просто скорби.

Взята эта цитата из дневника руководителя пресс-бюро Ставки генерала Лемке».