Секция плавания для пьющих в одиночестве

Они касались плечами и бедрами, но все еще были так же далеки, как те высокие зимние звезды, не способные поделиться теплом, потому что на самом деле их разделяли миллионы световых лет.

Несколько минут спустя Мара опустил ноги на пол и провел рукой по растрепанным волосам. Он сидел, сгорбившись, и смотрел вниз. Лиза испугалась, что сейчас он уйдет. Ей было действительно страшно, как будто он может навсегда раствориться в темноте комнаты. Это был противоестественный, почти детский страх, когда ночью боишься вытянуть ногу из-под одеяла, чтобы монстр не уволок тебя под кровать. Лиза боялась, что Мара вдруг исчезнет.

– Не отпускай меня, – сказала она, – полежи со мной.

– Я здесь, – тихо ответил Мара.

Он включил телефон, осветив потолок. Потом повернул к себе колонку на столе и включил музыку из своего плейлиста. В тишину спящего санатория вплелась негромкая мелодия с меланхоличным перегрузом. Это была одна из его любимых в последнее время песен – Song for Mountains группы Les Discrets.

Мара убрал телефон под подушку и снова лег рядом с Лизой, обняв ее. Его ребра коснулись ее груди.

– Мара, правда, в следующий раз я обещаю…

– Не надо, мы и так друг другу немало наобещали, – сказал он. – Если ты не хочешь, то я подожду.

Они помолчали, слушая музыку.

– Неужели для тебя это так важно? – спросила она печально.

Маре не хотелось врать, поэтому он не ответил. Тогда Лиза повернулась к стене. А Мара отпустил ее и лег на спину, положив под голову руку и думая о последней оставшейся у него сигарете.

Песня закончилась, и началась следующая – Virée nocturne. Голос Фурси Тесье, тоскливый гитарный рифф и пульсации бас-гитары тягостно и прекрасно заполняли ночь.

~ ~ ~

Когда Мара открыл глаза, Лиза сидела на нем сверху. Ее руки лежали у него на груди. Был еще темный предрассветный час, один из тех, когда особенно тяжело переживать одиночество.

– Не надо, Лиза, – хрипло пробормотал он, еще не освободившись от сна. – Все в порядке.

Лиза приложила палец к губам, сползла к Маре на колени и накрылась одеялом. Она оттянула резинку на его трусах и медленно опустила голову, коснувшись лбом его живота. Ее поза почему-то – и так некстати – напомнила ему о сцене из какого-то религиозного ритуала, может быть, о монашке за молитвой. Его глаза быстро привыкли к темноте, и он увидел выпирающий пунктир ее позвоночника. Член Мары тут же отвердел, когда Лиза обхватила его пальцами. Мара закрыл глаза, положил ладони ей на плечи и выгнул спину.

За окном закаркала одинокая ворона.

Мара кончил почти сразу. Лиза молча поднялась, отыскала ногами тапочки и ушла в ванную, завернувшись в одеяло.

За завтраком они почти не говорили. Даже старушка с собранными в пучок волосами была на удивление молчалива, как будто чувствовала повисшее над столом напряжение перед предстоящим отъездом Лизиного гостя.

В полдень Мара собрал вещи и застегнул рюкзак. Лиза сидела на своей кровати и смотрела на него неморгающим взглядом. Он понимал, что с отъездом нельзя затягивать, но еще несколько минут бесцельно ходил по номеру, как будто проверяя, ничего ли он не забыл. На самом деле он думал, что не успел ей сказать так много. Печаль от расставания смешивалась с болезненной радостью, что он возвращается домой, к своему одиночеству. С самого начала он знал, что вся эта затея – всего лишь короткий побег от самого себя. Но пусть даже во всем этом не было никакого смысла, Мара тянул время. И с каждой потраченной секундой все сильнее и беспощадней сердце сжималось у него в груди.

– Ну, я, наверно, пойду, – тихо сказал он наконец, – а то опоздаю на электричку.

– Я тебя провожу, – кивнула Лиза.

Они медленно пошли по аллее под спокойным ледяным дождем. Лизе хотелось, чтобы дождь превратился в ливень или в снегопад. Сильный дождь или метель – вот что подошло бы ее настроению. Но она знала, что в памяти этому моменту суждено будет остаться мимолетной сценой с неловким обменом прощаниями. И когда она будет думать об этом моменте одинокими вечерами со стаканом вина, в первую очередь вспомнит, что день был промозглый и серый, совершенно невыразительный, как и большинство дней, когда что-то важное уходит из ее жизни.

Они остановились у ворот, и Мара, потоптавшись, пробормотал:

– Буду писать.

– И я буду.

– Приеду еще как-нибудь, если ты раньше сама не уедешь.

– Обещаешь?

– Постараюсь. – Он помолчал. – Не грусти.

– Ты тоже не грусти, Мара.

Они поцеловались, и он ушел.

Лиза простояла у ворот до тех пор, пока Мара не скрылся за поворотом дороги. Тогда она зябко поежилась и, придерживая пальцами ворот куртки, пошла через аллею обратно к корпусам.

16/ О котах и людях

На платформе Мара выкурил последнюю сигарету.