Секундант одиннадцатого

Так или иначе, Нарышкин заблуждался, посчитав Марину Фокину двойным агентом, задействованным для хитроумного внедрения Алекса Куршина в российский топ. Не отрезвили его и аргументы Селиванова, выгораживавшего Марину как всего лишь нарушителя должностной инструкции – личные пристрастия хранить в домашнем сейфе, вменена близость с объектом разработки или нет. Оттого ее якобы предательство – вернуть Алекса в стартап без однозначной визы Москвы, как и ее случайный «разъезд» с арестом – причудливый выверт дел сердечных, и американцы с немцами здесь ни при чем.

В глубине души Нарышкин понимал, что полковник, скорее всего, прав, но директором верховодила паника, подбивавшая: чем больше скальпов кинуть президенту к ногам, тем выше шансы закончить жизнь в своей кровати, а не в тюремном лазарете. Не выходило понять, что его роль в проекте с точностью до наоборот: гнать волну как можно меньше, правдами и неправдами оберегая неприкосновенность президентской тайны. Проблема не в Алексе Куршине, классически спорном персонаже, подхватившем целый букет «вирусов», а во втором дне ВВП, толкающем президента к нерациональным, а то и к безумным поступкам.

В результате подозреваемая чуть не съехала с катушек и, помимо своей одержимости Куршиным, с ее слов, эталон порядочности и мудрого партнерства, не сообщила ничего. Единственно, о чем просила, это – вызвать Алекса на очную ставку, поволокой глаз, казалось, передавая: не спасения ради, а дабы в последний раз пересечься с ним.

Между тем Мариной, скорее всего, двигало шестое чувство, пробуждаемое в минуты опасности. И правда, если кто-либо мог ей помочь, так это Алекс Куршин. Прокрути ему, человеку принципов, хоть один эпизод ее истязаний, как он тут же предложил бы сделку: полное, сопровождаемое комментариями признание о его вербовке ЦРУ, пусть формальной, в обмен на оправдание Марины Фокиной, его «стараниями» угодившей промеж шестеренок шпионского скандала. Ну и, наверное, придумал бы, как не подставиться самому, избегая аудиозаписи признания.

Однако, нельзя не заметить, развернутая покаянная в раскладе Алекса мало что меняла, о чем он Бондареву не преминул сообщить. Ведь главное он сказал, а подробности – для достоверности изложенного.

Разумеется, тандем Нарышкин-Бондарев Алексу не поверил, доверие – это не про них, манипуляторов людских слабостей и пороков. Зато за чистую монету принял конспективность повинной полковник Селиванов, который изумлялся обезоруживающей простоте и смелости решений фигуранта, на его взгляд, внесшего в становление проекта куда больший вклад, чем все разработчики вместе взятые, пусть свою шкуру оберегая.

Самому кукловоду на шпионские страсти-мордасти было наплевать. Своей интуиции, унюхавшей полезного попутчика в лице Алекса, он доверял. Это все, что имело значение, наряду с герметикой проекта, разумеется.

Не в ситуации президента было перебирать. С две тысячи восьмого он жил под отсроченным приговором, который, он понимал, случись мятеж системы, еще до истечения каденции может вступить в силу. Следовательно, для иммунитета напрашивалась сделка с Западом – и не частная, а калибра ялтинской. Та, о которой он многие годы для возрождаемой России мечтал. Однако нынешний лот – не долговременные интересы отчизны, а собственная задница. Пока еще в цене. Геополитической.

Причудой обстоятельств в камере Марина провела только трое суток. Вытащил ее оттуда не полковник Селиванов, ее духовник и куратор проекта, и не Алекс Куршин, потенциальный спаситель, а, сам того не ведая, журналист «Берлинер Цайтунг» Конрад Клюге, раскопавший уникальный материал. Впрочем, сенсация давно стала его средним именем – прочные связи в высших слоях немецких силовиков были тому порукой.

Если сделку между ЦРУ и немецкой контрразведкой, освященную обоими правительствами, удалось сохранить в тайне, то указ на арест Марины Фокиной, изданный в день разгрома потсдамской ячейки, не только оставил след в правительственных базах данных, но и преспокойно продолжал функционировать. Не оттого что сделка ограничивалась ее подельниками, а потому что о Марине как о неплатежеспособном банкроте за ненадобностью забыли. До поры до времени, разумеется.

В какой-то момент один из источников журналиста обратил на файл Фокиной внимание, рассмотрев в нем нешуточную интригу. Истец-то задержания Федеральное ведомство по защите конституции Германии – тут либо терроризм, либо шпионаж. На сайте же ведомства, как и в прессе, ни слуху, ни духу об этом. И скормил инфу Конраду Клюге, разоблачителю грязных делишек власти, знаменитому волчьим нюхом и хваткой.

Журналист, личность творческая, от бесподобного облика россиянки возбудился, но в смысле сугубо профессиональном – предугадал многослойный пирог жареного, скрепленный стрелами Купидона. И не ошибся.