Секундант одиннадцатого

– Не такое уж оно инородное, – расставлял точки над «і» Алекс. – Как говорится, нет худа без добра. Но и вас, бюрократов, в плену у инструкций, понимаю… Да, ситуация патовая – ни туда, ни сюда. Залапано шпионскими руками так, что версию о моем нейтралитете принять на веру не предлагаю…

– А вы попробуйте! – озорничала «маска». – С чувством, толком и расстановкой…

Алекс посматривал на визави, в уме нечто прикидывая. При этом, казалось, он скорее тщится представить лицо собеседника, нежели подбирает слова.

– Знаете, – заговорил домашнего ареста отпускник, – что вашу, что ту сторону отличает должная собранность и последовательность действий. Умение держать в объективе цель, следуя избранному курсу – полдела, если не больше. Но жизнь, особенно политическая, штука столь каверзная, что нередко лучше наобум двигать по случайной колее, нежели настойчиво, по своему разумению торить собственную, вены раздувая.

Инкогнито принялся чесать затылок, но сообразив, что может быть превратно понят, плавным движением ладони дал знать: не обращай внимания, продолжай.

– Иными словами, – продолжил Алекс, – в делах дискретных интуиция и импровизация бьют самый продуманный план. В этом ни вы, ни те ребята не то чтобы не сильны – ограничены бюрократическим стременем, а то и намордником.

– Вы это о чем? – похоже, буквально воспринял иносказание пришелец.

– О том, что ваш зевок с взломом моего компьютера, уж не знаю какой давности, лишил вас/меня подушки безопасности. И, правда, ныне любое решение – это выбор меньшего из зол. Но если принять мою честность за аксиому, картина кардинально меняется. Тот-то берег я одной фразой переубедил, разъяснив: источнику, обреченному на круглосуточный надзор – грош цена!

– Если вы кого-то и переубедили, господин Куршин, то самого себя, – обдал холодом визитер. – Вы не кто иной, как любитель с раздутым самомнением. Надо же кого – прожженных циников по должности – переубедил…

– С толку сбиваете? – заподозрил подвох обескураженный Алекс. При этом, казалось, понимал – укор собеседника неспроста.

– За вашим сыном уже месяц следят – такова цена ваших мудрствований, – давал урок шпионских истин инкогнито. – Коль на сына, статиста, затрачено столько, несложно представить, какая роль отводится самому объекту, то есть вам.

– По себе не судите, да и парней с того берега здесь не видать. Или я что-то пропустил? – включился в обмен колкостями Алекс.

Инкогнито забарабанил пальцами по поручням кресла, казалось, собираясь с силами. Остановившись, полез в боковой карман пиджака, откуда извлек небольшой планшет. Но тут вновь задумался, будто на перепутье. Так и не задействовав его, глухо изрек:

– Вам передавали привет.

– Сын? – Алекс вскинул голову.

– Ваш недавний партнер…

– Партнеров у меня быть не может, я безнадежный одиночка. Разве что по загулу… Алкоголь возбуждает центр социализации. Человек животное стадное, ничего не попишешь – зов пещер.

– Женского пола… из Берлина… – уточнила «маска».

Если бы Алекс мог взглянуть на себя со стороны, то был обречен свой лик навечно запомнить. Не то чтобы он был шокирован или изумлен. Могло показаться, что весть о Марине прогнозировалась им с меньшей вероятностью, чем избрание Депардье в Российскую Думу.

Алекс не понимал, почему перестал себе принадлежать, то краснея аки отрок, то часто моргая, при этом фиксировал: огромное откровение ломится в его дверь. Имя ему Марина, явившаяся из ниоткуда и канувшая в неизвестность. Так стремительно, что словно вырезала себя из мироздания. Чтобы в ином из миров, нет, не объявится – послужить звездой, влекущей в вечность. Женщина из одних заглавных букв, разглядевшая в нем фигуру, достойную ее королевского внимания. Уникальный приз судьбы, делающий ее осмысленной. Женщина, подарившая физическую близость, памятью куда-то задвинутую, но причудливо воскресшую и осязаемую сей момент живьем. И только ради этого, преодолев полсвета, стоило к раненому зверю в клетку соваться.

– Я пока выйду. А вы смотрите… – инкогнито указал на экран, куда был поднят для просмотра ролик.

Алекс Марину едва узнал, хотя и понимал, что ролик пришельца, так или иначе, о ней. Она словно отяжелела и – не поверить – поглупела. Ее изящная осанка и мудрый, чуть надменный взгляд, будто примяты или затушеваны. Собственно, с такой он и расстался – женщиной, развинченной превратностями судьбы и взбунтовавшимся разумом. Женщиной, которая, он не сомневался, его любит и отдалась ему от большого чувства, пусть, скорее, завладела им…

Резкая перемена ее образа мешала вникать в смысл послания. Алекс собрался лишь, когда Марина всплакнула, укорив его в толстокожести и скудости воображения.