Селеста, бедная Селеста...

— Я присела на нижнюю ступеньку и стала ждать. Разговор затягивался, я услышала, что Мария Алексеевна приглашает мужчину в дом. Мне не хотелось прощаться при посторонних. К тому же я весь день неважно себя чувствовала, и голова опять разболелась. Я решила задержаться еще на полчасика и потом уехать. Поднялась к себе, прилегла и неожиданно уснула. Проснулась, пошла умываться, и тогда вы меня нашли.

Я насколько могла твердо взглянула в глаза Гришане, он ответил взглядом, полным сомнения:

— Значит, о произошедшем в доме вам ничего известно не было?

— Нет, ничего.

Я с облегчением вздохнула. И снова тихонько заплакала. Потому что Лешка ласково провел ладонью по аккуратно уложенным в сумке вещам и застегнул молнию. Он отставил сумку и снова сел, ни разу не взглянув ни на кого из окружающих. Почему он не смотрит на меня? Верит, что я убийца? Или он сам?.. Нет, нет, Господи, только не это! Пусть Лешка считает меня убийцей отца, пусть ненавидит, только бы... Господи, не допусти!

Я настолько углубилась в свои мысли, что не сразу услышала Гришаню. Уж, конечно, его не устроили мои объяснения, и он прикопался ко мне с нового места.

— Положим, все так. Но почему вы хотели уехать?

— У меня была причина личного характера.

Я боялась, он спросит о причине. Ответа у меня не было. Правду я сказать не могла, а приемлемая ложь никак не сочинялась. Но Гришаня согласно кивнул, удовлетворившись моим ответом. Я подозревала, что его интерес к этой теме не остыл, а отложился.

Ой, горе-горюшко! Поведут меня в наручниках в тесную сырую камеру. Я представила себе, как тащусь, с трудом передвигая скованные ноги, как позвякивают кандалы, и хотела было опять заплакать. Но сразу чего-то не получилось, потом решила не сдаваться, а бороться за жизнь и свободу. Собралась я с силами очень вовремя. Тут-то коварный Гришаня вполне благожелательно спросил:

— Ну, а рвало тебя чего так?

Снова повисла тишина. Я громко сглотнула, машинально посмотрела на Лешку. Увидела поникшие плечи, опущенную голову, стиснутые подрагивающие руки. У Лешки дрожали руки. Это окончательно добило меня. Леша, Лешенька, что это? Я не знала, что говорить. Конечно, мне хотелось освободить себя от подозрений, доказать собственную невиновность, но с другой стороны... Если моя невиновность повлечет за собой подозрения на Лешку... На хрена мне такая невиновность. Что же делать? Молчание затягивалось, становилось нестерпимым. Плохо было всем. Даже Петрову. Один Гришаня наслаждался. Вот ведь гад какой! Первой не выдержала Мария Алексеевна:

— Ну мало ли что могло вызвать у девочки рвоту... — примирительно начала она и сделала паузу, намереваясь приступить к перечислению причин заболевания, но раздался ехидный тоненький голосок, столь не похожий на Танин, что я даже не сразу поняла, кто это проблеял:

— Например, токсикоз беременности...

Все смотрели на меня. Я смотрела на Таню. Я смотрела так, что все в комнате, включая Лешку, поверили, что я способна на убийство. И если еще никого не убила, то сейчас эту свою оплошность исправлю. Таня побледнела и съежилась. Гришаня поспешно передвинул стул, преградив собой доступ к Тане, и проговорил почти искренне:

— К данному делу это не относится. Поскольку установлено, что с убитым подозреваемая познакомилась всего два дня назад.

Проговорил и победно огляделся. Молодец! Тьфу на эту жизнь проклятую. Воровство, убийство, беременность. И все это я. Каково?

Гришаня встал и под нашими взглядами начал прохаживаться по комнате от стены к стене. За его передвижениями следили глазами все: напуганная, но уже несколько успокоившаяся Таня, потерянная Мария Алексеевна, Петров, сидящий на подоконнике с сигаретой, и даже Лешка слегка поворачивал голову. Лешкиного лица я не видела, и это хорошо.

Мои силы иссякали. Гришаня раздумчиво заговорил, продолжая маячить перед глазами и только иногда останавливаясь напротив кого-нибудь из несчастных, сидящих рядком на скамейке, и вперяя ему в глаза острый взгляд маленьких глазок. Мы, словно под гипнозом, синхронно поворачивали головы вправо-влево вслед плотной фигуре. Гришаня больше не ерничал, в его поведении появилось нечто... ну не знаю, пугающее, что ли.

— Я представляю себе это так. Убитый начал ухаживать за невестой сына. Возможно, девушка ответила ему. Или ему показалось, что она ответила. (Ой-ой-ой!) Короче, я думаю, что, когда Аля зашла в кабинет, между ними что-то произошло. Именно из-за этого девушка решила покинуть дом. (Ай да Гришаня, один в один!) Собиралась ли она предварительно убить Градова?

Гришаня замолчал, покачался перед Таней с мыска на пятку, взъерошил волосы. Напряжение в комнате достигло отметки, после которой неминуем взрыв. За миг до того, как кто-нибудь из нас сорвется, Гришаня возобновил движение и речь: