Селестина

П а р м е н о (в сторону). Матушка рассердилась; и все же я сомневаюсь в ее советах. Ничему не верить — ошибка, верить всему — грех. Для человека лучше верить; а верить следует тому, кто сулит выгоду и удачу, помимо любви. Вдобавок я слышал, что надо слушаться старших. Что же она мне советует? Мир с Семпронио. От мира нельзя отка­заться: блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божьими. Не должно бежать любви и милосердия к ближним; от выгоды тоже мало кто откажется; поэтому я хочу угодить ей и послушаться.

Матушка! Учителю следует сердиться на невежество ученика лишь изредка, да и то — поучая, ибо наука по при­роде своей должна переходить от одного к другому и усваи­вается не сразу. Поэтому прости, поговори еще со мной, — я не только хочу слушать тебя и верить, но сочту за особое счастье получить совет. И не благодари: хвалу и благо­дарность заслуживает не тот, кто получает, а тот, кто дает. Приказывай, — твоему приказанию покорна моя воля!

С е л е с т и н а. Люди заблуждаются, а скоты — упря­мятся. Поэтому я радуюсь, Пармено, что у тебя спала пе­лена с глаз и ты стал понятливым, рассудительным и ум­ным, как твой отец; его образ возник сейчас в моей памяти и наполнил жалостью вот эти очи, из которых, видишь, льются обильные слезы. Бывало, он, как и ты, защищал неразумное, но тотчас же возвращался на верный путь. Клянусь богом и душой, смотрю я, как ты только что упор­ствовал и как вернулся к истине, и будто живым его вижу пред собою. Что это был за человек! Что за умница! Какой почтенный! Но помолчим, сюда подходит Калисто и твой новый друг Семпронио; примирение ваше отложим до более удобного случая; а уж коли у двоих сердца бьются заодно, у них и дело пойдет на лад.

К а л и с т о. Злополучие мое таково, матушка, что я даже сомневался, застану ли тебя еще в живых. А желание мое таково, что просто чудо, как это я дошел сюда живым.

Прими убогий дар того, кто с ним вместе вручает тебе свою жизнь.

С е л е с т и н а. Как золото становится дороже от тонкой работы искусного мастера, так учтивость украсила твой щедрый дар. Поднесенный вовремя, он приобрел двойную ценность; ведь дарить с опозданием — значит, дарить не­охотно!

П а р м е н о. Что он ей дал, Семпронио?

С е м п р о н и о. Сто золотых монет.

П а р м е н о. Хе-хе!

С е м п р о н и о. Говорила с тобою матушка?

П а р м е н о. Да, молчи!

С е м п р о н и о. Ну и что же?

П а р м е н о. Я на все согласен, только мне страшно.

С е м п р о н и о. Молчи ты, а то я тебя еще не так на­стращаю.

П а р м е н о. О боже! Нет худшей заразы, чем домаш­ний враг!

К а л и с т о. Ступай, матушка, неси утешение своему дому, а вслед за тем принеси утешение моему, да поскорее!

С е л е с т и н а. Оставайся с богом!

К а л и с т о. Да хранит он тебя!

Действие второе

Содержание действия второго

Селестина уходит домой, а Калисто меж тем беседует со слугой своим Семпронио; он томится ожиданием, и поэтому ему кажется, что Семпронио медлит. Он по­сылает Семпронио к Селестине, чтобы тот похлопотал о задуманном деле. Калисто и Пармено продолжают беседу.

Калисто, Пармено, Семпронио.

К а л и с т о. Братцы мои, я дал матушке сто золотых монет. Правильно я поступил?

С е м п р о н и о. Еще бы! Ты этим спасаешь свою жизнь да к тому же приобретаешь добрую славу. А для чего же нам удача и состояние, как не для доброй славы, величай­шего из земных благ? Она — награда и венец добродетели. Потому мы и отдаем ее богу, как лучшее, что у нас есть. А она больше всего проявляется в великодушии и щед­рости. Накопленные сокровища, которыми не делишься, омрачают ее и губят, а щедрость и великодушие создают ее и возвеличивают. Есть ли польза в том, чем не поль­зуешься? Право же, говорю я тебе, тратить деньги лучше, чем иметь их. О, как великолепно — одарять! И как пре­зренно — получать! Насколько лучше дарить, чем копить, настолько тот, кто дарит, благороднее того, кто получает дар. Из всех стихий огонь — самая деятельная и благород­ная и среди других занимает высшее место. Иные говорят, что знатность — это награда за деяния предков и за древ­ность рода; я же говорю, что от чужого света не за­блестишь, если своего нет. Поэтому не суди о себе по блеску своего достославного отца, а лишь по-своему соб­ственному. Так добывается добрая слава — величайшее из благ, не заложенных в нас самих. Этой совершенной добро­детелью должен владеть не дурной человек, а добрый, как ты. Но помни, что совершенной добродетели подобает вести себя достойно. Поэтому радуйся, что ты был столь велико­душен и щедр. И мой тебе совет — воротись в свою комнату и отдохни, раз твое дело сдано в такие руки. Поверь, на­чало положено хорошее, а конец будет еще лучше. Пой­дем-ка, я хочу поговорить об этом с тобою подробнее.