Селестина

Мелибея, Селестина, Лукресия, Алиса.

М е л и б е я. О, горе мне! О, я злополучная! Лучше бы я вчера сдалась на просьбы Селестины, когда она явилась от этого сеньора, пленившего меня одним своим видом! Я утешила бы его и исцелилась сама, и мне не пришлось бы обнажить свою рану теперь, когда он уже, быть может, потерял надежду на мое согласие и обратил взгляды свои на другую. Насколько выше ценил бы он обещание, вымоленное тогда, чем предложение, навязываемое теперь! О верная моя Лукресия! Что ты на эго скажешь? Что подумаешь ты о моем рассудке, когда узнаешь, что я ре­шилась разгласить мою заветную тайну? Как ужаснешься ты моему падению — ведь я всегда жила уединенно, была целомудренна и стыдлива! Не знаю, догадываешься ли ты о причине моего отчаяния? О, приходи поскорей с моею спасительницей! О всемогущий бог! Тебя, к кому взывают опечаленные, у кого измученные ищут помощи, а стражду­щие— исцеления! Тебя, кому подвластны небо, море и земля с преисподней! Тебя, кто все земное подчинил человеку, тебя смиренно молю: дай моему израненному сердцу стойкость и терпение, чтобы скрыть роковую страсть. Да не поблекнет мое целомудрие, под коим я скрываю любовный пыл, называя терзающую меня боль другим именем. Но как быть, когда я страдаю от ковар­ного яда, проникшего в меня при виде этого кабальеро. О женщины, робкие и нерешительные создания! Почему не позволено нам, как мужчинам, открывать свою пылкую и мучительную любовь? Тогда Калисто не пришлось бы се­товать, а мне грустить.

Л у к р е с и я. Обожди-ка немного за дверью, тетушка. Я взгляну, с кем говорит моя госпожа. Входи, входи, это она сама с собою.

М е л и б е я. Откинь эту занавесь, Лукресия. О мудрая и достойная женщина, будь благословен твой приход! Как посчастливилось мне, как удачно устроила судьба, что мне понадобились твои знания, теперь ты сможешь отплатить мне за милость, которую просила для того дворянина. Ведь он уже исцелен силою моего шнурка?

С е л е с т и н а. Какой недуг, сеньора, наложил печать на цветущие краски твоего лица?

М е л и б е я. Матушка, сердце мое пожирают змеи, скрытые в моем теле.

С е л е с т и н а. Отлично. Все идет, как я хочу! Ты мне еще заплатишь, сумасбродка, за свою злость.

М е л и б е я. Что ты сказала? Неужели по моему виду ты догадалась о причине мук моих?

С е л е с т и н а. Ты еще не поведала мне, сеньора, ка­ковы эти муки, — как же узнать их причину? Я только говорю, что меня огорчает печаль на твоем прелестном лице.

М е л и б е я. Верни же ему веселость, почтеннейшая; мне много рассказывали о твоих познаниях.

С е л е с т и н а. Сеньора, один господь все знает; но не­которым людям дано находить средства для спасения и исцеления от болезней: одним помогает опыт, другим — искусство, а третьим — природное чутье. Частица этого дара досталась и мне, бедной старухе, и я готова тебе служить.

М е л и б е я. О, сколь радостно и приятно слушать тебя! Веселое лицо посетителя приносит облегчение боль­ному. Мне кажется, ты держишь в руках мое разбитое сердце; твой язык может, если только пожелаешь, склеить его осколки. Так Александру Великому, царю Македонии, некогда приснилось, что он нашел в пасти дракона целеб­ный корень, которым вылечил своего слугу Птолемея от укуса ядовитой змеи. Прошу тебя, скинь плащ, выслушай внимательно мои жалобы и дай мне какое-нибудь лекар­ство.

С е л е с т и н а. Желать здоровья—наполовину выздо­роветь. Отсюда я заключаю, что болезнь твоя не так уж опасна. Но чтобы я могла, с божьей помощью, дать тебе верное целебное средство, необходимо узнать три вещи: во-первых, какую часть твоего тела всего более гнетет и мучит недуг; во-вторых, давно ли ты страдаешь, ведь бо­лезнь легче излечить вначале, когда она еще слаба, а не тогда, когда она развилась и укрепилась, — так и малень­кого львенка легче приручить, чем старого льва; и расте­ния лучше принимаются, если их пересаживать нежными и молодыми, а не тогда, когда они уже дают плоды; от нового греха проще избавиться, чем от привычного и по­вседневного. И в-третьих, не вызван ли твой недуг какой-нибудь гнетущей мыслью, вселившейся в тебя? Когда все это мне станет известно, я начну лечить. Да еще запомни: врачу, как исповеднику, говорят всю правду, без утайки.

М е л и б е я. Друг мой Селестина, мудрейшая женщина и великая искусница, ты верно указала, как объяснить тебе мою болезнь. Конечно, ты требуешь ответа, как жен­щина многоопытная в лечении подобных недугов. Болезнь моя — в сердце, обитает она в левой груди и протянула лучи свои по всему телу. Второе — зародилась она недавно. Никогда не думала я, что боль может лишить рассудка, и вот это случилось со мной. Я меняюсь в лице, не могу ни есть, ни спать, веселье мне постыло. Последнее, что ты хо­чешь знать о моей болезни, причину или какую-либо мысль, я не сумею объяснить. Не было ничего такого — ни смерти близкого, ни утраты земных благ, ни испуга при виде призрака, ни тяжелых снов, — ничего, кроме волне­ния, которое ты вызвала во мне просьбой этого кабальеро Калисто, когда пришла за молитвой.