Селестина

ЭЛИСИЯ (немного выпила, а уже охмелела). Чтоб тебе подавиться! Прелестная! Иисусе! Противно и мерзко твое бесстыдство! Она — прелестная? Разрази меня Бог, если в ней есть что-нибудь хорошее! Иные глаза, конечно, и гною рады! Мелибея прелестна? Прельщает дорогими нарядами, только и всего! Надень их на бревно — назовешь его прелестным! Я не хуже вашей Мелибеи!

АРЕУСА. Да, да! Круглый год сидит взаперти и мажется снадобьями, натрет лицо и сладким, и гадким, и вареным, и сушеным, и такими вещами, о которых за столом и говорить не стану. У неё груди что две тыквы, будто она уже трижды рожала, а ведь она ещё девушка. Живот у нее дряблый, как у пятидесятилетней. Не знаю, что нашел в ней Калисто.

СЕМПРОНИО. В городе-то говорят о ней другое.

АРЕУСА. Всё, что чернь думает, — вздор, всё, что говорит, — ложь, всё, что ругает, — добро, всё, что хвалит, — зло. Это самое обычное и известное дело!

СЕЛЕСТИНА (смеётся). Хватит! А ты, Элисия, брось сердиться, садись за стол!

Элисия распалилась ни на шутку, на стол полезла, стала в Семпронио кидать посудой, дерётся и плюётся. Будто прям не в Испании мы, а в России.

ЭЛИСИЯ. Ты хочешь, чтоб я обедала с этим? Да мне кусок в глотку не лезет! Негодяй, мне в лицо говорит, что его поганая Мелибея лучше меня!

СЕМПРОНИО (хохочет, от ударов Элисии уворачивается). Замолчи, жизнь моя!

АРЕУСА. Иди ешь, сестра. Нечего выставлять себя на потеху дурням.

ЭЛИСИЯ (Семпронио). Чтоб рак изъел твой мерзкий, надоедливый рот!

СЕЛЕСТИНА. Не отвечай ей, иначе мы никогда не кончим. Скажите лучше, как поживает Калисто?

ПАРМЕНО (ест, смеётся). Он отправился, полубезумный, в церковь и поклялся не возвращаться домой, пока ты не принесешь ему Мелибею в подоле.

СЕЛЕСТИНА. Я бы разбогатела, достанься мне из его хозяйства один только мусор. Таким людям не жаль того, что они тратят, да еще по такой причине. Ничего они не чувствуют в любовном восторге, не видят и не слышат. Если вы были когда-либо влюблены, можете сами судить, правду ли я говорю.

СЕМПРОНИО. Согласен. Вот та, из-за которой я ходил точь-в-точь как Калисто: проводил утро в любовных песнях под ее окном, прыгал через ограды, дразнил быков, объезжал лошадей, метал копья, ломал шпаги, лазил по лестницам и вытворял тысячу глупостей, как все влюбленные! Все старания пошли на пользу, раз я добился своего счастья!

ЭЛИСИЯ. Будь уверен, не успеешь отвернуться, как в доме объявится другой, милее и любезнее, чем ты: он-то не будет меня дразнить!

СЕЛЕСТИНА. Чем больше таких слов услышишь, тем она крепче будет любить тебя. Она, думаю, ждет не дождется конца обеда, чтобы заняться — известно чем. Как я жалею о той поре, когда меня, девчонку, любили! А вот теперь состарилась и никому не нужна! Целуйтесь, старухе Селестине придётся от зависти жевать беззубыми деснами. Ишь как вы смеетесь да забавляетесь, шлюхины детки! Вот и пронеслись грозовые тучи! Стол не опрокиньте!

В дверь постучала Лукресия.

Посмотри, дочка, кто там. Может, с гостем будет еще веселее!

ЛУКРЕСИЯ (входит). Кушайте на здоровье! Много хлопот у тебя, матушка, с таким множеством девушек? Большое стадо тяжело сторожить!

СЕМПРОНИО. Мы пойдем, а ты дай ответ девушке.

Парочки ушли за занавеску и там — хи-хи, охи и ахи.

СЕЛЕСТИНА. Зачем пожаловала?

ЛУКРЕСИЯ. Тебе известно, зачем. За шнурком. Госпожа просит посетить ее, да поскорее, ее замучили обмороки и боли в сердце.

СЕЛЕСТИНА. Молоденькая девушка жалуется на сердце?

ЛУКРЕСИЯ. Чтоб тебя разорвало, притворщица! Будто не знаешь отчего? Наколдует, хитрая, и уйдет, а потом прикидывается, будто ничего не знает!

СЕЛЕСТИНА. Что ты мелешь?

ЛУКРЕСИЯ. Дай, говорю, мне шнурок!

СЕЛЕСТИНА. Идем, он у меня при себе.

Заглянули обе за занавеску, вздохнули и пошли на улицу. Несутся, подняв юбки, по дороге к дому Мелибеи.

А Мелибея на кровати, руки к небу поднимает, пьесу «Ромео и Джульетта» разыгрывает.

МЕЛИБЕЯ. О, горе! О женщины, робкие создания! Почему не позволено нам, как мужчинам, открывать свою пылкую любовь? Тогда Калисто не пришлось бы сетовать, а мне грустить.

Селестина и Лукресия прежде, чем войти, у двери послушали, потом — вошли.

ЛУКРЕСИЯ. Входи, входи, это она сама с собою.

МЕЛИБЕЯ. Откинь занавесь, Лукресия. О, мудрая и достойная женщина, благословен твой приход! Ты сможешь отплатить мне за милость, которую просила для того дворянина? Ведь он уже исцелен силою моего шнурка?

СЕЛЕСТИНА. Какой недуг наложил печать на цветущие краски твоего лица?

МЕЛИБЕЯ. Сердце мое пожирают змеи, скрытые в моем теле.