В марте Остин заказал в онлайн-магазине набор веревок и попытался повеситься в своей квартире. Попытка оказалась неудачной. Придя в себя, он позвонил Адрианне, которая в тот момент ехала домой с работы. «Я только что пытался покончить с собой», – сказал он ей. Семья отвезла его в винодельческий регион, где он мог бы отдохнуть, и однажды вечером, после ужина, попыталась устроить для него психотерапевтический сеанс. «Он все время повторял: „Мне конец, мне конец, мне конец“. Мы сказали: „Мы отвезем тебя в больницу. Тебе окажут помощь, в которой ты так нуждаешься“». Его записали в клинику в Сан-Диего.
Двадцать седьмого марта 2015 года сотрудник Cambrian Genomics открыл лабораторию после долгих выходных и обнаружил труп. Остин повесился. Ему был тридцать один год.
Незадолго до смерти Остин гостил у своего лучшего друга Майка Алфреда. «Ему казалось, будто весь мир против него, – рассказал мне Алфред. – Он слишком сильно принимал все на свой счет».
«А как же иначе? – спросил я. – Они называли его братаном-стартапером и сексистом».
«Да, все так, и он воспринимал это как удар по нему лично и очень расстраивался. Он каждый день говорил о самоубийстве».
Я спросил, могло ли то, что о нем говорили, частично быть правдой. Имелись некоторые свидетельства, что в прошлом он позволял себе проявления сексизма. Так, в 2009 году он самостоятельно издал полувымышленные мемуары, содержавшие неприятные юношеские разговоры о стриптизершах и оргиях. «Это полная ерунда, – сказал Алфред. – Он мог нелестно высказываться о глупых людях. Но пол никогда не был для него проблемой. Он определенно не был сексистом». Проблема, по мнению Алфреда, заключалась в том, что Остин был не слишком чутким к социальным проблемам. «Он вряд ли был человеком, который мог задаться вопросом: „Как бы мне поточнее выразиться, чтобы этот человек правильно меня понял?“ Он просто говорил то, что приходило ему в голову».
«Но разве это не распространенный тип поведения в хайтек-области?» – спросил я.
«Пожалуй, да. Там много очень талантливых людей, которым трудно понять окружающих».
Алфред вдобавок ко всему назвал Остина «измученной душой». С депрессиями тот долго боролся. После его смерти говорилось, что у него было биполярное расстройство, и это мнение как минимум отчасти основано на его полувымышленных мемуарах. Адрианна с этим не согласна: «Ему никогда не ставили диагноз „биполярное расстройство“, – сказала она, ссылаясь на его медицинскую карту. – Меня беспокоило, что это напечатают без какой-либо проверки. Единственным его официальным диагнозом было тяжелое депрессивное расстройство. Во взрослом возрасте Остин несколько раз обращался к психологам и психотерапевтам. Он не был душевнобольным и не страдал депрессиями всю жизнь. Случались черные полосы, и его депрессии обычно были продиктованы сложными обстоятельствами и стрессом». В конечном счете, считает она, именно нападки СМИ спровоцировали последнее ухудшение его состояния. «Никто не виноват в его смерти, – сказала она. – Но вместе с тем я точно знаю, что именно это вызвало тот эпизод депрессии».
Когда я спросил Адрианну, могла ли она бы назвать брата перфекционистом, она кивнула: «Он все делил на белое и черное, отчасти дело было в этом; сгущал краски („Я стану бездомным, все будут считать меня неудачником“), преувеличивал негативные мнения людей о нем. Поэтому, когда начались трудности, он просто застревал в таких изматывающих ловушках ума».
Во многих отношениях Остин стал жертвой эпохи перфекционизма. Пускай он был особенно чувствителен к сигналам неудачи внутри своей среды, но и среда, в которой он оказался, была жестока. Несмотря на все свои достижения, потрясающее видение будущего и вероятность того, что его работа могла бы сильно изменить мир, Остин оказался не тем человеком, не в то время, не с тем характером. Он не всегда был обаятелен и мог порой вести себя заносчиво и пренебрежительно. Однако он не заслуживал такого отношения со стороны медиа. Его травля была несправедлива и безжалостна.