Селфи. Почему мы зациклены на себе и как это на нас влияет

«Чрезвычайно!» – улыбнулся он. Люди иногда заблуждаются, полагая, что он живет замечательной жизнью, рассказывая всем о своих книгах и читая лекции. «А на самом деле это сущий кошмар. Я уже переживаю не об одном своем следующем деле, а о целых трех. Когда занимаешься исследованием и твою заявку на грант отклоняют (а именно так обычно и происходит), это настоящая катастрофа. Ты впадаешь в депрессию. А другие люди размышляют иначе, типа „Ну что ж, ладно, мне кажется, им понравилось. Попробую на следующий год“. В известном смысле, постоянное недовольство своей работой – положительный момент, потому что это вынуждает тебя искать способ получше». Склонность к беспокойству и неуверенности в себе может помочь в достижении успеха, объясняет он, «но приятного в этом мало. Есть такое дурацкое мнение, будто бы успешные люди счастливы, а счастливые – успешны. Мне кажется, что ни то ни другое неверно. Жуткое высокомерие считать, будто мы можем залезть в чужую шкуру. Глупо рассуждать: „Ох, как же здорово, наверное, жилось Моцарту. Вся эта музыка“. Жизнь Моцарта вполне могла быть ужасна. Возможно, он очень страдал. Если кто-то говорит: „Ах, жаль, что я не Уилл Сторр, ведь он написал столько книг“, разве он знает, каково это?»

«Пожалуй, вы правы», – ответил я.

«Однако если бы вы были человеком счастливым и довольным, вы бы вряд ли их написали. Вот в чем парадокс! И поэтому надо быть осторожным со своими желаниями. Хотелось бы мне быть менее невротичным человеком? Знаете, нет, потому что тогда я бы вряд ли совершил самые интересные поступки в своей жизни. То есть, конечно, жилось бы мне проще. Но следует спросить себя, а что для тебя ценно? Ценишь ли ты возможность быть невротиком, но при этом делать интересные вещи, о которых будешь с радостью вспоминать на смертном одре? Или ты ценишь удовольствия?»

Я с ожиданием взглянул на него поверх наших пустых тарелок.

«На этот вопрос нет ответа», – сказал он.

* * *

Ближе к концу нашего обеда Дэниел сделал непринужденное отступление, изменившее (возможно, навсегда) мое отношение к самому себе. Мы говорили о долгосрочных последствиях зацикленности на самооценке. «Мы склонны превозносить самооценку, – говорил он, пока мы ждали счет, а вокруг нас сновали суетящиеся студенты. – Мы вечно твердим: людям нужно поднимать самооценку, особенно когда дело касается детей. Я наблюдал это в местных школах. Но в действительности люди с высокой самооценкой невыносимы. Это чрезмерное упрощение».

«То есть высокая самооценка не является явным благом?» – спросил я.

«Вот именно. Определенно нет. – Он на мгновение задумался. – Однако есть люди с массой проблем и низкой самооценкой, которым ее повышение пошло бы на пользу. Низкая самооценка почти тождественна высокой степени невротизма. Эти два явления идут рядом рука об руку».

Это, разумеется, касалось и меня. Я был выраженным невротиком, а невротизм, как мне удалось выяснить, является стабильной чертой личности. Это, вопреки доктрине Васконселлоса, вовсе не какая-нибудь излечимая болезнь, как если бы мое эго подхватило грипп. Я тот, кто я есть. Я вспомнил, что Джон Хьюитт назвал «миф» о самооценке «современной сказкой, в которой мужчины и женщины преодолевают психологические (в основном) препятствия на пути к успеху и счастью». Что ж, я купился на этот миф как ребенок. Мне было обидно. Меня побвели вокруг пальца.

Удивительно было, насколько глубоко я впитал эти идеи. Во времена моей юности они доносились отовсюду, и мое «я» восприняло фантазию Васконселлоса и, словно сорока, впихнуло ее в мой внутренний рассказ о себе. По причинам, которые, видимо, были связаны с атмосферой в нашей семье и католицизмом, я стал человеком с низкой самооценкой, и одной из главных задач моей жизни стало ее повышение. Но это еще не самое страшное, ведь я также усвоил общепринятую в нашей культуре концепцию идеального «я». Человеку следовало быть дружелюбным, счастливым, популярным, уверенным, спокойным наедине с собой и с другими. А не следовало быть таким, как я. Я сравнивал свое реальное эго с фантазийной моделью и пришел к выводу, что я напортачил. Я начал пытаться изменить то, что не поддавалось изменению, и ругал себя за неспособность это сделать.