Селфи с музой. Рассказы о писательстве

– Много? – оживился депутат.

– Не важно. Если кто-то мою нефть перегнал в бензин, кому принадлежит бензин?

– Он заплатил за нефть? – строго уточнил Б.

– Ни копейки!

– Тогда бензин ваш. А как же договор? Он мне показывал.

– Липовый ксерокс.

– Точно?

– Абсолютно! – Я выложил перед ним милицейскую опись украденного.

– За такое отстреливают.

– Вот! А он почти выиграл дело, потому что судья….

– Понял я, понял… М-да, конечно, мне часто привирают, но так нагло даже Чубайс не дурил! Приполз ко мне, расплакался, а сердце-то не камень…

Депутат снял трубку спецсвязи и сказал:

– Это я. Тут вот, знаешь, какое дело…

На следующем заседании судья смотрела на меня с таким лучезарным восторгом, будто именно со мной пережила своё самое яркое и многократное женское счастье. А Харченко, наоборот, сидел серо-зелёный, уставившись в пол и прикрывая синяк под глазом. Видимо, накануне от Б. к нему заходили с упрёком. В течение десяти минут всё было кончено, авторские права на мой роман признали-таки за мной. Какое счастье!

8-серийный фильм «Козлёнок в молоке» был снят в срок и неоднократно демонстрировался по ТВ в России и за рубежом, но чаще всего почему-то в Израиле. Видимо, там теперь советской творческой интеллигенции скучилось гораздо больше, чем в других местах нашей голубой планеты…

8. Ворчание папы Карло

Собственно, на этом я хотел завершить рассказ. Однако, готовя к печати для моего 12-томного собрания сочинений «Козлёнка…» и сверяясь с рукописью, точнее, справленной распечаткой, сделанной в 95-м на старинном игольчатом принтере, я обнаружил, что несколько фрагментов не вошли в конечную версию. Почему я их выбросил? Уж и не помню. Но я следую завету великого Льва Толстого: текст можно совершенствовать, только сокращая, а никак не дописывая. Должен заметить, у всех моих повестей и романов несколько редакций, от семи до десяти. Обычно процесс сочинения похожу меня на изготовление Буратино из грубого полена: сначала топор, затем долото и стамеска, наконец, наждак – сперва грубый, зернистый, потом раз от раза шкурка становится всё деликатнее. Работа долгая, порой вызывающая желание всё бросить и уйти в поля или к цыганам, но долг перед недостижимым совершенством удерживает за письменным столом. Зато самое большое удовольствие для меня, исключая сердечные трепеты и содрогания, – пройтись по готовому роману «нулёвкой», мягкой и нежной, как замша.

Увы, не все в нашем цеху так же относятся к своему делу. Лет двадцать назад я разговорился с одним литератором-ровесником о том, кто и как работает над замыслом и рукописью. Он поделился своим опытом:

– Я беру закладку в три листа, вставляю в каретку, печатаю – «Первая глава» – и погнал…

– А зачем тебе закладка? – изумился я.

Для тех, кто произрастал в компьютерную эру, придётся пояснить: закладка состояла из трёх-четырёх листов чистой бумаги, переложенных копиркой. Кстати, писчая бумага стоила недёшево, не всегда бывала в продаже, и её старались расходовать экономно.

– Что значит – зачем? – удивился колллега. – Жалко же бумагу! Приходится писать сразу набело в трёх экземплярах. Два – для издательства, а последний – для себя, в архив.

Поверьте, написать роман сразу набело – это как спуститься в метро с завязанными глазами, поймать в потоке пассажиров чью-то руку и, сняв повязку, выяснить: перед тобой именно та женщина, какую ты искал всю свою жизнь. По теории вероятности, возможно, конечно, и такое, но ни о чём похожем я никогда не слышал. Понятно, что книги, написанные таким «экономным» способом, долго не живут, читать их – мука. А кому охота мучиться за свои же деньги? Но должен заметить, во времена моей советской литературной молодости авторы, сразу писавшие набело, являлись скорее исключением. Наоборот, даже самый малоодарённый сочинитель старался всеми силами улучшить свой опус. Если не получалось, а книга уже стоит в тематическом плане, на подмогу приходили опытные редакторы, умевшие из беспомощного нагромождения слов, загнанных в абзацы, как в Освенцим, сделать нечто терпимое. Не шедевр, конечно, но читать можно, если ничего другого под рукой нет.

Ситуация катастрофически ухудшилась с появлением Интернета и возможности мгновенно, нажатием кнопки свой черновик сделать достоянием публики, то есть опубликовать в блоге или «ЖЖ». Напомню, в XIX веке даже личные послания писали с черновиками. Сочинения в школе, если помните, – тоже, на экзаменах для этого специальные листки со штампами выдавались. И правильно: сразу набело только национальность в пятом пункте анкеты указывали, и то порой ошибались. А книгу к выпуску при советской власти, как правило, готовили несколько лет (бывало, и десятилетий), поэтому у автора, хочешь не хочешь, оставалась масса времени для улучшения текста.