Сэлинджер

Как говорит Пол Александер, Сэлинджер был отшельником, которому нравилось заигрывать с общественностью напоминаниями о своем отшельничестве. Полный уход из общества – это не только четвертая фаза Веданты, но к тому же совершенная (и очень удобная) стратегия отношений с общественностью. Оставаясь невидимым для общественности, он мог повсюду присутствовать в воображении общественности.

Состояние десятое: отречение

Приводим слова Зуи: «Можешь долбить Иисусову молитву хоть до Судного дня, но если ты не понимаешь, что единственный смысл религиозной жизни в отречении, не знаю, как ты продвинешься хоть на дюйм. Отречение, брат, и только отречение»[703].

В реальной жизни религиозная жизнь протекала таким образом.

Сестра Сэлинджера Дорис сказала: «Ненавижу говорить это, но он – ублюдок. Что могу сказать? Когда у меня случился сердечный приступ, я была одна-одинешенька, и он был бесполезен для меня. Навестил раза два, может быть, три. Кажется, даже по телефону не звонил. Когда у меня прихватило сердце, я была больна и одинока. А быть больной и одинокой – это жуткое дело. Но он отвергает все, что мешает его работе».

Дочь Сэлинджера Маргарет пишет: «Он отгорожен от твоей боли, но, Господь знает, что к своей боли он относится серьезнее, чем к онкологическому заболеванию… В отношении моего отца к его собственной боли, к кровотечениям, вызванным тем, что какие-то подробности его личной жизни становились известными, нет ничего, что хотя бы отдаленно напоминало отречение от мира… В конце концов, мне пришла в голову мысль о том, что мой отец, несмотря на все его заявления, лекции и писания об отречении, был очень, очень нуждающимся в мире человеком…»

Сэлинджер провел жизнь в попытках выйти из своей телесности, но никогда не принимал лекарства, поскольку сам был своей болезнью. Травма была настолько глубокой и множественной, что Сэлинджер хотел, чтобы читатели сосредоточивали внимание исключительно на его творчестве. Единственная возможность спасения Сэлинджера через искусство заключалась в увязывании его творчества с военными физическими и психическими травмами. Эти травмы создали Сэлинджера. В течение почти десяти лет он превращал свои травмы в искусство, которое питали мучения, а затем, поскольку он не мог выносить свое тело, самого себя, свою разрушенную войной психику, внимание, критику, любовь, он стал осуждать мир – и растворился в Веданте. Боль была столь жестокой и глубокой, что он не мог ни в полной мере встречать ее, ни облегчить ее. Несмотря на все лекарства, он уничтожил себя, сначала уйдя от мира, потом замолкнув и, наконец, пережив внутреннее разрушение. Травмы сгубили его, и он не выдержал, закончился.

Глава 22 Тайны

Корниш, Нью-Гэмпшир, 1965–2010

Шейн Салерно: Хотя наследники Сэлинджера отказываются признавать даже существование легендарных рукописей Сэлинджера, есть четкие письменные свидетельства очевидцев, которые видели эти рукописи десятилетия назад.

В авторском сообщении, опубликованном на суперобложке изданной в 1961 году книги «Фрэнни и Зуи», Сэлинджер говорит, что работает над «серией рассказов… о семье поселенцев в Нью-Йорке двадцатого века, Глассах». Он называет эту работу «долгосрочным проектом» и признается: «Я люблю работать над этими историями о семье Глассов, я дожидался их большую часть жизни. Полагаю, у меня есть совершенно обоснованные для обуянного мономанией человека планы относительно завершения этого проекта».

На суперобложке изданной в 1963 году книги «Выше стропила, плотники, и Симор: введение» Сэлинджер пишет: «Два длинных рассказа, изданные в этой книге, первоначально были опубликованы в журнале New Yorker. Какими бы разными ни были эти произведения по настроению или производимому на читателей воздействию, обе повести очень сильно связаны с Симором Глассом, являющимся главным героем моей все еще не законченной серии произведений о семье Глассов». Затем Сэлинджер добавляет: «Разумеется, это всего лишь мое обещание, но замечу, что работаю над несколькими новыми историями о Глассах. Я оттачиваю эти рассказы, расширяю их, каждую в особой манере». В заключение Сэлинджер пишет: «Странно, но с годами радость и удовлетворение работы над историями о Глассах особенно усиливаются и становятся все глубже».

Показательны собственные слова Сэлинджера: «долгосрочный проект», «работа над новыми рассказами о Глассах». Доподлинно нам известны две вещи. Во-первых, Сэлинджер опубликовал только одно новое произведение – «16-й день Хэпворта 1924 года». Во-вторых, Сэлинджер продолжал писать. Просто предпочитал не публиковать написанное.

Многочисленные свидетели сообщают, что Сэлинджер писал ежедневно, что у него был подвал, в котором он хранил рукописи законченных произведений, и он вел подробную систему хранения рукописей, в которой состояние каждого произведения отмечалось цветом.