Сельский врач

Но с появлением в больнице Коли на пятиминутках стало сразу оживленней, каждого интересовала судьба мальчика. Сестры подробно докладывали о его состоянии: как спал, как ел, каковы пульс и температура.

Сегодня отчитывалась Богатырева. Свой доклад она начала с Коли, и Василий заметил, с каким вниманием слушают все о том, как вел себя мальчик. Даже Шматченко оживился, поднял свою огненно-рыжую голову и вполголоса проговорил:

— А ведь молодец Колька-то, воскрес, можно сказать, из мертвых.

— Утренняя температура у Брагина тридцать семь и одна десятая, — продолжала Вера, а в конце доклада сообщила: — Ночью во время кипячения лопнул шприц.

Лапин заметно оживился.

— Так. Все ясно. Придется, товарищ Богатырева, шприц покупать.

— Да совсем не виновата она, я шприцы кипятила, с меня и спрашивайте, — заявила тетя Даша.

— Нет, нет, Борис Михайлович, тетя Даша ни при чем. Шприц лопнул на моем дежурстве, и я сегодня куплю, — поспешила Вера.

— Не будем торговаться, — отмахнулся Лапин. — Богатырева купит или Зернова, меня это не касается, главное, чтобы материальный ущерб был возмещен!

— Да этому шприцу через неделю сто лет. Я, помнится, еще до войны работал им, — послышался басовитый голос Корнея Лукича.

Борис Михайлович сердито бросил:

— Помолчите, Глыбин, вас не спрашивают.

— Может быть, тетя Даша и Вера Александровна объяснят нам, при каких обстоятельствах лопнул шприц? — попросил Василий. — Может быть, они совсем не виноваты.

— Да какая уж-там вина! Отслужил свое, не вечный он, — поддержал Василия Корней Лукич.

— Есть установленные сроки эксплуатации инструментов, — сказала аптекарша. — И если Корней Лукич прав…

Лапин перебил аптекаршу:

— Неужели мы из-за какого-то рублевого шприца будем разводить дискуссии. Товарищ Богатырева согласна купить, о чем же разговор. Пятиминутка окончена.

Василий остался в кабинете. Лапин недовольно говорил ему:

— Слушай, друг мой, это никуда не годится. Мы с тобой должны бить в одну точку, помогать друг другу, держать на уровне трудовую дисциплину, а ты митинг устраиваешь.

— Не прав ты, Борис Михайлович, с этим шприцем. Для тебя и для меня этот шприц — мелочь, а для тети Даши — целый рабочий день при ее зарплате.

— Хорошо. Не прав. Приди и скажи мне, но не в присутствии всех. Понял? Мы по-дружески можем и побраниться и помириться, доказывая свою правоту. Кстати, что это за «тетя Даша»? Ты вот что, дружище, когда придешь к ней на чай, можешь называть как угодно, даже тетей Дашей, а на работе она «товарищ Зернова». Неужели ты этого не понимаешь? Неужели ты не понимаешь, что, защищая нынче Богатыреву и Зернову, ты вносишь дезорганизацию в коллектив? Разве ты можешь допустить в операционной, чтобы твой ассистент делал не то, что ты приказываешь?

— Операционная — это не то.

— Нет, именно то! — подхватил Борис Михайлович. — Сегодня мы простим разбитый шприц, завтра сестра не выполнит твои назначения, послезавтра она вообще не выйдет на работу. И во что превратится наша больница? И что скажет нам наша партийная организация? Нас же с тобой судить будут за развал работы!

— Все это я понимаю, но приказать купить шприц — это не значит крепить дисциплину.

— Дисциплина, дружище, слагается из мелочей, она должна быть во всем, — продолжал Борис Михайлович. Он чувствовал, что речь его неопровержима и доводы его прочны. — Хочу сказать тебе другое — ты не должен ночевать в ординаторской. Может быть, Галкина зашла к тебе ночью по делу, а кто-нибудь увидит, и пошла сплетня. Здесь, дружище, деревня… И еще одно. Ты уж извини, я тебе все по-дружески выложу.

— Пожалуйста, — насторожился Василий.

Лапин достал из стола газету, развернул ее на столе.

— Узнаешь?

— Тобольцев!

— Да, Тобольцев. Видишь, каков он, герой-хлебороб. В областной газете портрет его вон какой большой, — говорил Борис Михайлович и в голосе его можно было уловить завистливые нотки.

— Молодец, право молодец Тобольцев, — сказал Василий, прочитав подпись под портретом.

— Вот, вот. А ты этому молодцу на все правление кричал: «Таких людей на пушечный выстрел нельзя допускать к руководству». Вся Федоровка знает об этом, а ведь колхозники души не чают в своем председателе. А каково отношение будет к тебе? Ты подумал об этом?

— Ну, знаешь, я не ищу поклонников, мне нужно было спасти женщину. Я свое дело сделал и не раскаиваюсь. У Тобольцева своя работа, у меня своя. Мы друг другу не мешаем, — резко проговорил Василий.

Борис Михайлович глядел на собеседника с явным сожалением. Так обычно смотрят на людей, не способных понять азбучных истин.

— Мы с тобой не первый день знакомы, за одними столами премудрости набирались, одних профессоров слушали и можем быть до конца откровенными. По-дружески говорю тебе — не той дорожкой идешь. Вчера ты поссорился с председателем колхоза, завтра повздоришь с сельским председателем, ну, а как жить среди них? Ты об этом подумал?

— Подумал. Жить правдой и честью, других путей не вижу.