Семь баллов по Бофорту

«17 августа. На рассвете вошли в залив Креста и в тот же день бросили якорь… Берег производит самое удручающее впечатление: голая тундра, вдали чернеют горы, жизни никакой. На берегу склад, в полуверсте — жилой домик фактории, обложенный дерном, с небольшими подслеповатыми окошками. Ближайшее жилье — чукотский поселок — в нескольких верстах. Сотрудники, оставляемые на фактории, выглядят невесело, особенно жены. Как на необитаемом острове… Район бухты Провидения пушниной не богат, морского зверя также не добывают, а поселок из четырех-пяти яранг, расположенный около фактории, и просто бедствует…»

В заливе Креста сейчас один из самых благоустроенных поселков Чукотки — порт Эгвекинот. Ну, а в Провидении даже для истории не осталось ни одной из упомянутых яранг.

Однажды мы зашли в Провиденскую пекарню. Что ни говори, как-то странно и трогательно лакомиться в заполярной столовой свежими кренделями и пирожными. Оказалось, что пирожные стряпают не в пекарне. Но все равно мы долго стояли в мучной пыли, вбирая кисловатый запах теста. И дородная рязанская женщина, скрестив на белоснежном халате руки, тягуче рассказывала, как приехала девчонкой в Сердце-Камень, далекое-далекое стойбище на Ледовитом океане, как сама сложила там первую печь, может, первую на всем побережье, и как недоверчиво пробовали чукчи первые румяные булочки, а потом расхватывали все — еще горячими. «Хлебушко, разве ж без него кто обойдется?» Женщина усмехается, твердо веря в бессмертие своей профессии. Пахнет тестом и забродившими дрожжами, будто дома, перед праздником. Неужели мы в той самой бухте Провидения, что манила с края карты маленьким синим язычком?

Каждый день катер увозил нас через бухту в гостиницу, и поселок поворачивался вправо параллельными гирляндами огней. Таким мы и знаем Провидение — либо светящимся, в вечернем бризе, с огненными мачтами на рейде, либо пронзительно синим с черным гребнем обрывистых гор.

По вечерам к нам в гостиницу заглядывал Валя Земко: с темнотой он возвращался из рейсов. Мы сидели втроем при свече (свет то и дело гас), и Валя тихо рассказывал об озере Ачон, где горы красной икры, о Горячих Ключах, где купаются среди сугробов, и о приморском небе Чукотки, где ему суждено летать.

Каждый раз он обещал рассказать нам о каком-нибудь рискованном полете и все время откладывал. Так мы и не дождались этого рассказа: уехали мы неожиданно, собравшись за десять минут. Впереди нас ждали мыс Шмидта и остров Врангеля. Приходилось дорожить каждым днем: надвигалась зима. Правда, грустно было вот так, впопыхах, расставаться с прекрасной бухтой, грустно было уезжать, не попрощавшись с Валей Земко.

Но вечером мы утешились: наш рейс был последним. Сиреники закрылись на неделю. Нам, оказывается, повезло.

АВГУСТ — В ТУНДРЕ ДОРОГИ ТОПКИЕ…

Дождь мчался сквозь двойные крылья самолета с упругой, косой скоростью. Перемешанный с туманом и снегом, он все растворял в себе. И тогда казалось, что нас сносит в океан. Но потом облака редели, и открывалась земля — очень близкая, ровная, рыжая, как подпаленная шкура. Иногда ее теснили лагуны, тоже огромные, с тяжелой, как ртуть, водой. В воде ничего не отражалось: берегов не было, и в этот день не было неба. Небо истекало дождем на землю, нагоняя рябь на бесчисленные ручьи и озерца.

Нас каждую минуту могли вернуть. И тогда опять томительное ожидание: Полярный затерян в тундре, и дороги, кроме неба, нет.

— Глядите, снег в море! — ахнул гигант в лыжной шапочке с помпоном.

— Это гуси! — крикнул из кабины летчик. — Канадские гуси!

Мы угадали «гуси» по движению его губ и прильнули к оконцам. В темной воде лагуны качались белоснежные птицы, похожие сверху на пенные гребешки. Гуси покидали остров Врангеля. И, преодолев пролив Лонга, видно, сели посовещаться: летная или нелетная стоит погода и каким маршрутом лететь дальше.

Тундра вдруг резко приблизилась — «аннушка» словно потянула на себя вольно раскинувшийся под крылом кочкарник. Иллюминаторы вобрали укутанные снегом хребты. Горы светились мягко и сильно, волнуя глухо и почти безотчетно. То ли тревожила необычная для гор воздушность, то ли кружилась голова, когда вершины, сливаясь с небом, вдруг теряли конец.

Горы и кряжи вокруг Полярного назывались длинно и загадочно, как старинные чукотские легенды: кряж Эмнункэнингтун.

К подножию гор приник поселок. Мы видели с «аннушки» его реденькие квадратики.