Семь дней до Мегиддо

– Телега такая, – я увидел, что понятнее ей не стало, и уточнил: – Примитивный грузовой колесный транспорт, приводимый в движение лошадьми. Животными.

– Я знаю, что такое лошади, – Дарина обиженно надула губы. – Ясно. А тюфяки?

– Да ты на нем лежишь! Это матрас так называется.

– А я думала, что так называется ленивый человек, – расстроилась Дарина.

– Ну… тоже бывает. Дарина, и тебе интересно?

– Конечно! История из совершенно другой жизни. Словно с другой планеты… ну, неплохой такой планеты.

– У нас неплохая, – согласился я. – Дарина… тебе не придется уходить с Земли?

Она замешкалась. Но переспрашивать или делать вид, что не поняла, не стала:

– Нет. Не обязательно. Иногда жницы уходят в стражи и… Но я хорошая жница. Меня, наоборот, просили остаться.

Я взял ее за руку. Мы смотрели друг на друга, и нам было хорошо.

Это я без всякого Гнезда чувствовал.

– А у тебя красивый плащ, – сказала Дарина. – Ты в нем такой… брутальный! Видишь, есть редкие слова, которые я запоминаю.

– Заходил в Комок по дороге, – объяснил я. – И получил подарки от Продавца. Мне – плащ, Наське – какую-то шкатулку девчачью. А это тебе.

Я положил перед ней сверток. Предупредил:

– Только не знаю, что там.

– Подарок? Мне? – Дарина растерялась. Если Наська восприняла подарок как должное, то жница явно ничего не ждала. – Максим… спасибо.

Она текучим, едва уловимым для глаза движением села на корточки, даже не выпустив при этом мою ладонь. Положила сверток на колени.

– Да это не я, это Продавец…

– Вот просто так, сам?

– Ну… я хотел что-то… засомневался.

– Значит, все равно от тебя!

Дарина погладила блестящую розовую бумагу. Улыбнулась.

– У меня день рождения был за неделю до Перемены… Мне родители подарили куклу, я потом тебе покажу…

Я сглотнул вставший в горле комок.

– А больше подарков не было.

Она стала осторожно разворачивать бумагу. Та даже не была ничем перевязана или склеена, просто очень аккуратно сложена.

Внутри обнаружилась какая-то нежно-сиреневая ткань. Дарина осторожно приподняла ее. Встала, расправила.

Это было платье. Платье из тонкой полупрозрачной сиреневой ткани.

– Вот блин, – сказал я. – Словно в магазин сходил… думал, там что-то поинтереснее…

Я замолчал. Дарина стояла, прижимая платье к плечам. Потом сказала:

– Отвернись, переоденусь.

– Можно подумать, я чего-то не видел… – буркнул я, отворачиваясь.

– Глупый, – сказала Дарина. – Я хочу, чтобы ты сразу всё увидел… а, мальчишкам не понять…

За спиной шуршало.

– Помоги застегнуть, – попросила она.

Я повернулся. Дарина стояла, отвернувшись, придерживая молнию на спине. Я осторожно застегнул ее.

Жница повернулась, отступила на шаг. Робко спросила:

– Ну как?

– Ты очень красивая, – сказал я.

Дело было не в этом, если честно. Дарина и раньше была красивая. У жниц, кроме странного цвета глаз и очень гладкой кожи, внешних различий с людьми нет. Но взгляд цепляется за комбинезон, и ты сразу чувствуешь: перед тобой не человек. А в платье она стала обычной коротко стриженой девчонкой. Только глаза и выдавали.

– Лучше… чем раньше? – спросила Дарина.

Я понял, что тут нельзя сказать ни «да», ни «нет».

Шагнул к ней и поцеловал. Она жадно ответила.

Мы медленно, обнимаясь и целуясь, подошли к окну. Дарина развернулась у меня в руках, попросила:

– Сними…

Я расстегнул молнию, она дернула плечиками, сбрасывая платье, стоптала его, нагнулась, упираясь локтями в подоконник. Ничего не говоря, всё и так было понятно. Я расстегнул одной рукой джинсы и вошел в нее. Мы оба были готовы с того момента, как я постучал в дверь.

– Максим…

Она смеялась и плакала одновременно, и мне тоже хотелось смеяться и плакать. Мы любили друг друга у затянутого паутиной окна, потом упали на одеяла – и не могли оторваться. Надо было касаться, гладить, трогать, входить, смотреть, дышать одним дыханием. Казалось, что, если мы разорвем эту связь – случится что-то страшное, весь мир исчезнет и звезды погаснут.

– Я так боюсь, Максим… – шептала Дарина. – За тебя, за стратега, за Наську, за всех…

– Не бойся…

– Не могу. Я боюсь Инсеков, боюсь тех, других…

– Прежних.

– Да, Прежних… Я всего боюсь, я стала такая трусиха… Пока тебя не было, я ничего не боялась. Мне казалось, всё страшное уже случилось. А теперь боюсь…

– Жалеешь?

– Что ты появился? Нет, нет, нет!

Я поцелуями заставил ее замолчать. Забыть, хоть на несколько мгновений, этот страх.

Но сам я не мог его выбросить из головы.

– Я всё сделаю, чтобы ты не боялась, – прошептал я. – Поверь, ничего плохого не будет. Всё уже прошло, всё случилось, страшно больше не будет…

А потом она уснула. Просто уснула, прижимаясь ко мне. И даже чуть-чуть во сне улыбалась.

Я лежал рядом, смотрел на нее и осторожно гладил по щеке. Кожа была слишком гладкая, у людей такой не бывает. Но мне это нравилось.

Раскрытый томик Куприна валялся рядом. Я закрыл его, глаз выхватил фразу: «Любовь должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчеты и компромиссы не должны ее касаться».

Ну да, конечно!

Сочинителям всегда хотелось трагедий и страстей. А сами небось отказались бы от такого счастья.

Расчеты, компромиссы…