Семь дней до сакуры

Танец с веером японской танцовщицы из Токио, впрочем, обе одобрили, хотя и по-разному. Инна, никогда ничего подобного не видевшая, просто восхищалась красавицей в потрясающем кимоно, каждое движение которой просилось на картину. Она понимала, что никогда не видела женщины, которая бы так изящно двигалась. Потом представила, как она, Инна, в кимоно и с веером медленно и изысканно лезет утром в переполненную маршрутку и принимает восхитительную позу, чтобы пропихнуться мимо бабушки с лопатой и ведром, едущей на дачу копать картошку. И что ей на это отвечает бабушка.

Ксюха, уже видевшая подобные танцы на других выступлениях, сказала, что эта танцовщица работает лучше всех, и кимоно у неё сказочно прекрасное и как раз такое, какие Ксюхе нравятся. Но лично она, Ксюха, предпочитает танцы побыстрее, а не такие замороженные.

– Впрочем, что с них взять, – рассуждала она. – Японцы танцуют в праздники, а праздники у них в основном летом – ритуалы плодородия называются, чтобы рис хорошо рос. А летом в Японии жуткая жара. Если быстро спляшешь в плюс тридцать пять градусов, то тут же получишь тепловой удар. Вот и двигаются все медленно-медленно и веером слегка обмахиваются, чтобы прохладнее стало. Хотя танец с вентилятором был бы ещё логичнее. А у нас, у русских, когда в старину танцевали? После уборки урожая, осенью, когда уже похолодает. Да ещё всякие Святки и Масленицы, когда вообще зима. Вот мы и наяриваем в бешеном ритме, чтобы согреться.

– А наши хороводы? – возразила Инна. – Они были летом. Я забыла, как это называлось… Троица, что ли. В июне. Хороводы медленные.

– Хороводы – это от комаров, – быстро придумала Ксюха. – Не так уж медленно и без остановок, чтобы комары не догнали. А танец с веером от комаров не спасёт, потому что танцовщица почти всё время останавливается и замирает красиво. А комар в этот момент её ка-а-ак цап! И её веер от комаров тоже не поможет – она же почти не машет веером, а только красиво показывает его зрителям. Нефункционально. Нет, ты не думай, я не такая тёмная, я понимаю, что это очень красиво – танец с веером. Но я люблю попрыгать пошустрее.

А вот кино про самураев сильно и безоговорочно понравилось обеим. Там всё было как надо: и честь, и предательство, и любовь, и красавицы в кимоно, и поединки на ката-нах, и цветущая сакура, и красные клёны, и японский сад, и замок князя. И даже не всех героев убили, так что конец оказался относительно благополучным.

– Ну вот, – удовлетворённо заметила Ксюха. – Ты хоть в кино на цветущую сакуру поглядела. А то похоже, что в этом году она напрочь уволилась.

– А как снято! – восхищалась Инна. – Нету этих голливудских ухмылок, скрежещущих зубов, насупленных бровей, слёз из накрашенных глаз, ползущих по ещё более накрашенной щеке, закушенных губ и прочей мимики. Героиня просто сидит и смотрит в одну точку – и ясно, что её жизнь кончилась.

– «Моя сакура уже отцвела», – процитировала Ксюха строку из фильма. – Да, круто. И этот её жених сперва казался таким противным, а потом мы понимаем, что он просто классный, и друг верный, и вообще нормальный.

– Прямо как твой Макс, – поддела Инна.

– Ну ты сравнила! – искренне возмутилась Ксюха. – Самурай – и Максим Полетаев из шестого «Б». О-о-о, мы уже пришли? Как быстро. Всё-таки пространство иногда искривляется, Эйнштейн правильно говорил.

– Он разве это говорил? – удивилась Инна.

– Говорил-говорил, только не всем. Бабушка, мы пришли! Кино было здоровское. А почему О-Цюру молчит?

– Мяу, – возразила О-Цюру. Но негромко и вполне деликатно. Ксюха погладила О-Цюру и сказала:

– Вот какая хорошая кошечка. Просто совершенство, когда молчишь. У тебя не болит животик?

– Болит, – вздохнула О-Цюру. – Но не очень. Мяв.

– Мама ей укол анальгетика поставила, – объяснила бабушка. – О-Цюру очень возражала.

– Мяу, – подтвердила О-Цюру.

Из кухни упоительно пахло оладушками. Девчонки с готовностью обосновались за столом.

– Чур, я с вареньем! – воскликнула Ксюха.

– Чур, я со сгущёнкой! – воскликнула Инна.

– Ксюха, поросёнок, ты почему ветровку бросила на бабушкин телевизор?! – послышался из комнаты возмущённый голос мамы. – Я знаю, что ты не любишь смотреть телевизор, но выражать своё отношение к СМИ так – это уже слишком!

– Мой любимый телевизор! – тоже возмутилась бабушка. – А вдруг он от твоей ветровки сломается, как же я буду знать, что происходит в мире?

Девочки переглянулись.

– А какая ветровка – чёрная? Или синяя? – спросила Ксюха, вылезая из-за стола с недоеденным оладушком в руке.

– Чёрная, старая. Вообще непонятно, откуда ты это старьё вытащила. Давно выкинуть пора.

– Вот я и попыталась выкинуть далеко, аж в Японию, – пробормотала Ксюха.

– Погоди, не убирай, я посмотрю, как это выглядит: мой телевизор в ветровке, – сказала бабушка и пошла посмотреть. В коридоре послышалось её «ой!».

– Что? – спросила Ксюха, уже догадываясь.

– Ксюха, ты совсем уже! Зачем ты кинула этой тряпкой в меня? – спросила бабушка, снимая с головы чёрную водолазку. – И главное, как ты это сделала, если я была в коридоре, а ты – на кухне?