Семь дней на любовь, предательство и революцию

— Может быть, ваши товарищи и освободят вас из этой камеры, но вы вряд ли будете этому рады. Лет десять проведёте в советской тюрьме, а потом, если повезёт, вас ждёт работа учителем в каком-нибудь захолустье. И главное, Софию вы не увидите больше никогда, — Генри заметил, как поник его собеседник и решил, что пришло время надавить посильнее: — Вы получите такую психологическую травму, от которой не сможете оправиться. В лучшем случае сопьётесь. В худшем — будете всю оставшуюся жизнь ругать себя, что не приняли моё предложение.

— Вы мне ещё ничего и не предлагали, — произнёс Дмитрий.

— Вы, Дима, сирота. Вряд ли за вас кто-то вступится. А мы поможем вам сделать карьеру. Я помогу…

— Отчего вдруг такая забота? — огрызнулся молодой человек.

— Врать не буду. Разумеется, не потому что вы мне очень нравитесь, — усмехнулся Генри Киссен. — Просто толку от вас на высокой должности будет больше. Мы можем сделать так, что не вы, а ваш директор окажется крайним в этой ситуации. А вы очень скоро займёте его место. Будете жить и работать здесь, в Италии. Рядом с Софией. Возможности у нас для этого есть.

Видя, что Дима задумался, Генри решил ещё немного нажать:

— Сейчас, Дима, вы пешка. Точнее — разменная монета, расходный материал в чужой игре. Инструмент для реализации чьих-то замыслов. А стоит ли тратить жизнь на реализацию чужих планов, в которые вас даже не посвящают? Жизнь имеет смысл, только если ты играешь сам за себя. В свою игру.

Генри кряхтя поднялся со стула и встал за спиной Дмитрия, положив ладони ему на плечи.

— Вы видите только то, что вам разрешают видеть. Иллюзию. Сказку, состряпанную грязными руками.

— Что же мне не разрешают увидеть? — спросил Дмитрий.

— Может быть, лучше этого и не знать. Как там у Соломона: «Многие знания — многие печали». Но вы, Дмитрий, человек интересующийся, поэтому всё равно полезете. Скажу лишь, что знания — как ваша русская матрёшка. Каждый раз, когда тебе кажется, что докопался до правды, обнаруживаешь, что внутри есть ещё одна. Только ещё страшнее и неприятнее.

— И что будет, когда ты дойдешь до последней? — поинтересовался молодой человек.

— Внутри последней сидят жаба с гадюкой, — ответил Генри и рассмеялся. — Я не знаю, что в последней. Думаю, что лучше в это вообще не лезть. Всё это не имеет значения.

— А что имеет? — не унимался Дмитрий.

— Любовь, Дима, и любимое дело. Любовь вы, надо полагать, нашли. А дело… Вы, кажется, мечтали написать книгу? Хорошая мечта, — Генри отошёл к окну. — Но не буду от вас скрывать: есть одна проблема. Вашу подругу, как и вас, обвиняют в организации теракта у вокзала.

— Что?.. В чём её обвиняют? Она же не виновата. Это бред. Я же сам её спасал от террористов.

Генри Киссен пожал плечами.

— Это дело итальянской полиции и итальянского суда. К счастью, в Италии нет смертной казни.

У Димы внутри всё оборвалось. Ему казалось, что он сорвался в пропасть и летит вниз, зная, что там его ждут острые камни.

— Сейчас мне нужно от вас лишь принципиальное согласие, — негромко произнёс Генри, рассматривая что-то за окном. — Никаких договоров. Я дам вам время подумать. Но вы должны понимать, что среди тюремных охранников много тех, кто очень не любит террористов. Всякое может случиться. Кстати, по иронии судьбы один из охранников вашей девушки — тот человек, которого она пыталась задержать на месте взрыва…

Он не спеша вернулся к столу. Аккуратно собрал лежащие на нём документы и молча убрал обратно в папку. Застегнув светлый пиджак, Генри взглянул своими колючими чёрными глазами на поникшего Дмитрия и добавил, презрительно усмехнувшись:

— Сегодня утром ваш писатель — Ираклий Шалович Чуклава — попросил политического убежища в США. А ведь какие стихи звонкие писал! Про революционных трубачей и про комиссаров в пыльных будёновках, — Генри, продолжая стоять напротив Дмитрия, отложил папку в сторону, уперся ладонями в стол и спросил: — А вы знаете, что патриоты бывают трёх видов?

Дима не отвечал и даже не смотрел в его сторону.

— Наверху патриоты на зарплате — чиновники, писатели и журналисты. Под ними те, кто не умеет или не хочет думать самостоятельно. Те, чьи мозги обработали патриоты на зарплате. Поверьте, от тех и от других толку для страны мало. А есть патриоты — прагматики. Я вот прагматик. Хочу, чтобы американский народ жил хорошо. Народ сыт — государство в безопасности. А если народу постоянно врут, то рано или поздно он выходит на улицу и сносит власть, которая не может обеспечить ему нормальную жизнь. Это патриотический прагматизм. Вы согласны?

После этих слов Дима будто очнулся. Мозг заработал.