Семь дней творения

Оттуда, из-за мохнатого частокола густых елей выползало тяжелое облако. Облако виделось ему похожим на валяный сапог с полуоторванной подошвой, причем голенище отливало тусклым оловом, переходя к пятке в сплошную чернь: "К дождю,- уже в полудреме мысленно отметил про себя Андрей Васильевич,- должно, стороной пройдет".

И снилось ему поле, пустое, простреленное со всех четырех сторон поле, с одним единствен-ным - то ли пихтою, то ли сосной - деревом у кромки горизонта. И он полз к нему - этому дереву, чтобы укрыться, спрятаться там от смертного воя вокруг, и в жадном этом движении его сопровождал памятный братенин зов: "Как же это ты, Андрюха, зачем?" И сразу за этим едва слышная шепотная мольба Александры: "Пожалей, Андреюшка-а-а!"

II

По Узловску несло бумажной гарью. Город избавлялся от всего, что могло бы обременить его память. Власть жгла бумаги, которые не в состоянии была вывезти, обыватель - фотографии и письма родственников и знакомых, из тех, кем еще вчера считалось за честь при случае козырнуть.

Редкие гудки тревоги пока не завершались бомбовыми разрывами, но кружение в беззащитном небе разведывательных "этажерок" уже возвещало о приближении к городу фронтовой полосы.

Андрей едва нашел место для своего Гнедка у коновязи райисполкома: площадь перед зданием была густо запружена машинами и повозками, пешими и конными. Людской водоворот пестрел зеленым цветом - цветом войны. В коридорной сутолоке перед военными предупредительно расступались, подчеркивая этим самым их, в теперешней обстановке, главенствующее положение.

В крошечном закутке завсельхозотделом Туркина оказалось неожиданно тихо и пусто. Сам Туркин - тщедушный блондин в официальной индиговой паре, не поднимая глаз от бумаг, лежащих перед ним, отрывисто бросил:

- Откуда?

- Из Бибикова. Сами же вызвали.

- А, это ты, Лашков,- подслеповатые, василькового оттенка глаза его вопросительно уставились в сторону Андрея,- что у тебя? - Не ожидая ответа, он поспешно схватился за телефонную трубку. - Девушка, Туркин говорит, соедини-ка меня с первым... Василий Никифорович? - Заведующий по привычке, разговаривая с начальством, привстал. - Туркин беспокоит... Есть парень... Лашков... Нет, не тот... Брат его младший - Андрей... Объездчиком в Бибиково... Тот самый... Тридцати нет... Комсомолит еще... Холостой... Какой там, сам просится! - Он бережно опустил трубку на место и блеклое лицо его приобрело соответствующую моменту начальственность. - Так вот, Лашков, тебе поручается эвакуировать скот.

- Какой скот, Владимир Палыч,- Андрей ожидал всего: взбучки по поводу участившихся хищений, нагоняя из-за провороненных потрав, мобилизации, наконец, только не этого. - Куда я его буду эвакуировать?

- Какой? - Голос Туркина приобрел торжественную тональность. - Все колхозное поголовье района. Куда? - Значительность его модуляций сделалась еще более подчеркнутой. - В Дербент, Лашков, в Дербент, в горы... Районный комитет поручает тебе тысячу двести голов артельного достояния. За каждую голову отвечаешь лично. Документы оформишь в орготделе. Оружие получишь у военкома. О людях договаривайся сам с председателями. Старайся брать малосемейных. Не подведи фамилию, Лашков. - Он протянул Андрею короткопалую потную руку и в вялом ее пожатии, вопреки натужно бодрому тону, не чувствовалось ничего, кроме безнадежной усталости. - Желаю успеха.

Новое назначение застало Андрея врасплох. Он не то чтобы растерялся, его скорее обескура-жила неожиданно возникшая обязанность кем-то командовать, с кого-то спрашивать и за что-то отвечать. Сколько Андрей себя помнил, ему всегда приходилось подчиняться. Дома - отцу и брату, в армии всем, начиная с отделенного, на работе - председателю и многочисленным районным деятелям любого ранга. И теперь, когда за ним закреплялось право распоряжаться самому, он никак не мог сколько-нибудь отчетливо представить себе свою роль в качестве начальника.

И, как всегда в трудных случаях жизни, его потянуло к брату. Брата он боготворил. При каждой встрече тот заряжал его своей ожесточенной решительностью и верой в их - Лашковых - назначение в общем деле.

Андрей долго блуждал по коридорам отделения дороги в поисках Петра Васильевича, прежде чем кто-то, проходя, не надоумил его:

- Лашков? В тупике за "горкой" архив от бухгалтерии принимает.

У классного пульмана, загнанного в тупик, Андрей еще издалека заметил Фому Лескова - старого братениного дружка и поездного напарника, суетившегося вокруг горы набитых гроссбухами мешков. А тот, в свою очередь, при виде гостя, весело повел блудливым глазом в глубину вагона:

- К тебе, Васильич! Брательник - собственной персоной.

Встретиться с братом Андрею, среди суматохи первых военных месяцев, все недосуг было, и поэтому, когда тот вышел к нему, он со щемящей сердце грустью отметил про себя и наметившу-юся уже сутулость Петра и частую проседь в его, когда-то иссиня-вороном ежике.

- Здоров, Андрюха,- бодрое радушие давалось ему явно через силу,- вот работенку всучили, не дай Бог всякому.