Семь дней в июне

Она сунула ему в руку клочок бумаги. Это был номер ее телефона, нацарапанный на чеке из ресторана Hale and Hearty, который нашелся в сумочке. – На всякий случай, вдруг пригодится…

Шейн положил его в карман джинсов и, задумавшись, сказал:

– Слушай. Я не знал, что ты будешь здесь.

– Давай потом.

– Честно говоря, тебя не было в списке приглашенных. Я бы не пришел вот так…

– Все потом.

Еве нужно было выйти из зала, но она не могла пошевелиться. Так и стояла – в висках стучало, сердце колотилось. Гости выходили из зала, строили планы на остаток вечера, фотографировались, смеялись. Все было нормально. А Шейн и Ева застыли посреди всего этого. Были кем угодно, но только не такими, как остальные.

Повинуясь импульсивности, с которой, как Ева надеялась, рассталась навсегда, она смело подалась к Шейну, сокращая расстояние между ними. Они стояли близко. Слишком близко.

– Только вот что, – прошептала она, чуть ли не касаясь губами его подбородка. Она не хотела, чтобы их услышали. – Пока не забыла.

– Что?

– Перестань писать обо мне.

Только Ева могла заметить перемену в его выражении лица. Она увидела, как он слегка поморщился. Его губы медленно изогнулись в довольной улыбке. Бронзово-янтарные глаза вспыхнули, будто он годами ждал этих слов. Словно девочка, чьи косички он дергал на перемене целый год, наконец-то дала ему отпор. Он был доволен.

Голосом, одновременно хриплым и низким, и таким знакомым, Шейн ответил:

– Ты первая.

Глава 8. Так с поцелуем я умру 2004

В висках Женевьевы безумно пульсировало. После утреннего столкновения с дружком-педофилом Лизетт голова раскалывалась. И от яркого солнечного света, заливавшего школьный двор, становилось только хуже.

Это был первый понедельник июня и ее первый день в этой средней школе Вашингтона, округ Колумбия.

Признаться, являться в класс новенькой в конце года было неловко. Но Женевьева профессионально умела не вписываться в коллектив. В четырех предыдущих школах она либо становилась лакомой добычей для заурядных злюк, либо ее просто не замечали. Но каждый вечер, в заведенный час, она доставала блокнот и все исправляла. Она переписывала день в свою пользу. Превращала себя в супергероя. Уносила одноклассников в художественную литературу.

«Я сама виновата. Кто захочет со мной дружить?»

Ее лицо обычно искажалось гримасой боли. Разговоры она вела двумя способами: язвительно-прямо или глубоко саркастически. Она не хихикала. Женевьева не хотела никого отталкивать, но, как и сегодня, до появления в школе она обычно проживала пять жизней. Она еще не научилась надевать на себя маску, притворяясь, что все в порядке, не показывая личных катастроф.

И пока что двенадцатый класс превращался в катастрофу. Ей всегда удавалось получать высший балл по всем предметам. Но в этом году мигрень жестоко захватила новые территории. Из-за сильных болей Ева начала прогуливать школу, проводя день за днем в постели – то в парализующей агонии, то под кайфом от обезболивающих, то в тошнотворной комбинации того и другого. Пятерки превратились в двойки с минусом, и Принстонский университет отказал ей в приеме. Принстон должен был ее спасти. Что же спасет ее теперь?

В то утро в ванной Женевьева прозрела. Пришло время завести друга. Она хотела узнать чьи-то секреты. И поделиться своими.

Вашингтон, округ Колумбия, мог стать новым стартом. Она просто выберет кого-нибудь и погрузится в работу. Разве это трудно? У самых ужасных людей были друзья. У О. Джей Симпсона[58] были друзья.

В ее последней школе, в Цинциннати, было трудно. Но школа Вест-Трумен оказалась намного сложнее. Школьный двор был запружен детьми, а учителей не было видно. Толпа будто явилась из рекламных видеороликов – ностальгические свитера, тимберленды и кофточки конфетных расцветок. Из колонок доносились неистовые удары, а половина школы была в футболках Madness[59].

Женевьева следовала образу «девчонка-сорванец» и «мне плевать». На ней была старая футболка с концерта Nas Illmatic[60], треники, из которых она сделала шорты, и кроссовки Air Force 1[61]. Кудрявые локоны собраны в конский хвост на затылке. Как обычно, она прятала тощую фигурку под безразмерной мужской рубашкой работяги.

Ева расположилась у спортивных трибун, на кладбище сигарет. Перспективы операции «Друг» выглядели мрачно. Толпа на школьном дворе казалась непроницаемой, единой группой. Правда, на трибунах сидели несколько одиночек. Прищурившись от солнца, Ева оглядела ряды в поисках дружелюбного лица.

Он сидел в верхнем ряду трибун, прислонившись к кирпичной стене, заклеенной объявлениями. Белая футболка и тимбы. На его коленях лежала книга, и он читал ее, сосредоточенно нахмурив брови и прикусывая губу. Он выглядел так, будто жил словами.

«Я тоже так читаю», – подумала она.

Он перевернул страницу, и Ева мельком увидела его блестящие золотистые волосы, каштановые глаза. В солнечных лучах они засияли бронзовым светом. Может быть, это игра света? Этот мальчик излучал такое спокойствие. Ангел среди смертных.