Семь дней в июне

Поеживаясь, Женевьева взглянула на своего нового друга. Он смотрел на нее так, будто впервые в жизни увидел настоящую радугу.

– Так вот как ты ешь персики?

– Мне нравятся ножи.

Он моргнул. Один раз. Дважды. Затем быстро потряс головой, как бы встряхивая и перераспределяя мозг.

– Не, детка, – сказал он. – Давай отсюда. Я пытаюсь держаться подальше от неприятностей.

– Неприятностей? Но…

– Ты опасная. А я еще хуже. Я буду опасен для твоего здоровья.

– Я и так опасна для здоровья. – Женевьева сорвала солнцезащитные очки для пущей убедительности. – Мы теперь друзья! Ты говорил, что не умеешь разговаривать с людьми, но ты разговариваешь со мной!

– Я сказал, что не могу разговаривать с нормальными людьми. – Он посмотрел на нее. – Ты не нормальная.

Она не была уверена, но это было похоже на комплимент. Она чувствовала, что ее понимают. Это было что-то новое. В животе затрепетало.

– Откуда ты знаешь, что я ненормальная? Мы только что познакомились.

– Тогда кто ты?

Женевьева положила подбородок на руки, уперев локти в бедра. Она не знала, как ответить. Кто она?

Она устала. Устала болеть, устала от того, что от ее болтовни одни неприятности, устала переезжать, устала отбиваться от мужчин, которые считали, что мать и дочь – это двойная сделка, и устала ненавидеть себя такой, какая есть.

Может быть, не стоит говорить ему правду. Слишком это некрасиво. Но, возможно, честность-то и нужна, чтобы обрести настоящего друга.

Будь хорошей. Будь умницей.

– Я не хорошая, – тихо призналась она. – И не умница.

Он медленно кивнул. Опустив взгляд на тимбы, почесал подбородок.

– Я тоже.

Так все и началось. С маленького признания. Женевьева никогда никому не говорила, что с ней не все в порядке, и, похоже, он тоже не говорил. Она повернулась к нему, собираясь заговорить. И замерла. Потому что он смотрел на нее во все глаза.

Что-то вспыхнуло между ними – понимание, взаимное притяжение, и это было так необычно, так безотчетно, что Женевьева чуть не задохнулась. Ошеломленная, она слегка раздвинула губы. А потом совсем перестала дышать, потому что он медленно перевел свой сонный, одурманенный взгляд с ее глаз на рот и снова на глаза. На его лице заиграла уверенная, довольная улыбка. Она нерешительно улыбнулась в ответ.

И все закончилось. Он вернулся к своей книге, как будто не было этого невероятно интимного взгляда. А мир Женевьевы сбился с оси. Но в одном она была уверена.

«Мне обязательно нужно с ним подружиться», – подумала она.

– Ну и, – вздохнула она, – как тебя зовут?

– Я же сказал, у меня нет друзей. Дай мне спокойно подумать.

– Не бойся. Откуда гипс?

Он вздохнул.

– Я все время ломаю руку.

– Черт. Недостаток кальция?

– Нет. Я делаю это специально.

Женевьева вытаращилась на него. Прозвенел звонок. Низкий голос прокричал что-то в громкоговорители, и ученики шумной толпой вошли в здание из красного кирпича. Они же не шелохнулись.

– Ты не ломаешь себе кости, – прошептала она, – ты просто не хочешь разговаривать и пытаешься меня напугать, чтобы я ушла.

– Получается?

– Нет. – Женевьева была поражена. – Что с тобой?

Он вздохнул.

– Много всякого.

– Не могу себе представить, что совершу такое безумие.

– Нет?

Она проследила за его взглядом, который сосредоточился на ее правой руке. Мужская рубашка сползла с ее плеча. И стали видны ряды неглубоких горизонтальных порезов у плеча. Некоторые были заклеены пластырем, остальные засохли струпьями, а некоторые стали шрамами. Женевьева всегда носила безразмерную рубашку, чтобы скрыть эти отметины, но несколько раз в школе рубашка сползала. Всегда можно было сказать, что это экзема. Никто никогда не спрашивал.

Женевьева поддернула рукав.

– Ты не знаешь, что у меня за жизнь, – прошипела она.

– Попробуй расскажи, – предложил он, его галактические глаза пожирали ее заживо.

Ее будто ударило током, она ощутила нечто первобытное, грязное, отчаянное, сбивающее с толку. Неужели ее увидели такой, какая она есть на самом деле? Заметили? Это было пьяняще и пугающе. Женевьева надеялась, что ей будет с кем поделиться секретами. Но не рассчитывала, что кто-то окажется еще более сумасшедшим, чем она. И не надеялась, что этим человеком окажется мальчик – мальчик, который вот так выглядит и так на нее смотрит.

Каким-то образом он пробрался в ее голову и вонзил клыки в ее мозг, отравляя надеждой. Жестокая шутка.

Женевьева рванулась вперед и схватила его футболку в кулак, притянув его до уровня своих глаз.

– Перестань смотреть на меня так, будто твой член у меня во рту, – сказала она, задыхаясь, все еще сжимая персик в левой руке. – Я тебе нравлюсь? Думаешь, это так оригинально? Парням нравится мучить странную девчонку, уродку. Но знаешь что? Я и так рассыпалась на кусочки, так что…

С невероятной быстротой он вырвался и зажал ее руку за спиной. Женевьева выгнулась дугой, переводя дыхание. Ее пронзила восхитительная дрожь.

Он держал ее так несколько секунд, а потом склонился к ее уху:

– Не надо.

– Ч-что – не надо?

– Не называй себя уродиной.

Он отпустил ее. Выхватил из ее руки персик и намеренно снисходительно вгрызся в сочную мякоть. Вытер рот рукой.