Семь дней в июне

– Я почти ничего не помню! – Ева надеялась, что ее голос звучит убедительно. – У Шейна, наверное, тоже все как в тумане.

– Никакого тумана, мэм, – сказала Белинда. – Как он смотрел на тебя! У меня трусы расплавились.

Ева вздохнула. Хотелось объятий, поспать и съесть упаковку мятных конфет.

А не вот этого.

– Ева, дорогая, – сказала Сиси с преувеличенным спокойствием. – Ты Восьмерка?

– Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть, – ответила она.

Сиси угрожающе изогнула брови.

– Отлично. Я – Восьмерка, – призналась Ева.

– А он Себастьян?

Сделав большой глоток латте, она сказала:

– Вроде того!

Белинда вскрикнула, прикрываясь соломенной шляпой.

– Я все слышу, – начала Сиси, – то есть ты и Шейн Холл… мой Шейн Холл, который всплывал в бесчисленных разговорах в книжном мире на протяжении многих лет, в разговорах, в которых ты делала вид, что не знаешь его… Вы двое были любовниками в выпускном классе? Тайными родственными душами, которые были настолько вдохновлены друг другом, что общались посредством искусства сквозь расстояния, десятилетия и годы страстных воспоминаний? – Она хлопнула цветастой чашкой по выбеленному столу. – Боже мой, как вы могли держать эту теленовеллу в секрете?

Бариста с глазами нежной лани бросила на них острый взгляд. Ева одарила ее ослепительной улыбкой и понизила голос до шепота:

– Потому что я едва пережила Шейна Холла. Я едва пережила себя. Это было темное время. У меня дома творилось неизвестно что. Я была потерянным в хаосе, злым ребенком. К чему вспоминать то время?

– На самом деле это многое объясняет в том, какой ты была, когда мы встретились, – заметила Сиси. – Совсем дикая. Помнишь, как тот бармен назвал тебя малышкой? Ты затушила сигарету о его руку! И сказала: «Прими мой заказ или поцелуй меня в задницу, выбор за тобой».

– Нет, я сказала: «Прими мой заказ или отсоси», – поправила Ева.

Белинда фыркнула.

– Так почему вы расстались?

– Не имеет значения. – Ева пренебрежительно махнула рукой. – С тех пор я прожила целую жизнь.

– Это точно. – Белинда скрестила ноги, ее марлевые брюки палаццо развевались. – Мужчины не определяют нашу судьбу-путешествие. Речь идет о почитании нашего права на королевство. О вибрациях на нашем божественном уровне.

Сиси закатила глаза.

– Расслабься, Баду.

– Когда я думаю об этом, а я никогда этого не делаю, – начала Ева, – я прихожу в ужас от того, как быстро и бурно все развивалось.

– Однажды у меня была такая страсть, – задумчиво сказала Белинда. – Помнишь Кая, вышибалу из кальянной в Бушвике? Однажды вечером он вытряс из меня душу в постели, а я перевернулась и написала сонет под названием «Небоскребы, пронизывающие ночное небо».

– Это напечатали в «Парижском обозрении»! – вспомнила Ева. – Я восхищаюсь твоей способностью так лирично писать о пенисах. Это сложная часть тела. Одно неверное прилагательное – и получается опухоль.

Белинда подтолкнула Сиси.

– А ты когда-нибудь переживала дикую любовь?

– Хм. – Сиси перемешала трубочкой латте. – Я бы умерла за своего парикмахера.

Мы все видели, что Лайонел делает с волосами 4С[73].

– Ты готова умереть за Лайонела, – сказала Ева, – но не за своего мужа, с которым прожила двадцать лет?

Сиси была знакома со своим невероятно сдержанным мужем, пластическим хирургом Кеном, с дошкольного возраста. Его внешность наводила на мысль, что бог силился вспомнить, как выглядел Билли Ди Уильямс в фильме «Красное дерево», и почти угадал. Они были идеальной парой. Спелман[74]. Морхаус[75]. AKA. Альфа[76]. Их дедушки были лучшими друзьями в Говарде, в классе 46-го года. То, чего им не хватало в страсти, они компенсировали повседневностью.

– Я обожаю Кена, но я не создана для романтической страсти. Мужчины – такие дети. Я недавно прочитала статью о нехватке женщин в материковом Китае. Взрослые мужчины живут в одиночестве, в грязи и преждевременно умирают, потому что нет женщин, чтобы записать их на прием к врачу.

– Кстати, о врачах, – сказала Белинда, – мой гинеколог только что провела ритуал богини над моим влагалищем. Она распарила его, намазала, а затем влила слова мудрости в мою промежность.

– Интересно, мудра ли моя вагина, – задумчиво пробормотала Сиси.

– Моя – тупая, судя по ее выбору, – сказала Белинда.

«Я что, возлагаю свои тяготы к ногам этих марионеток?» – вдруг подумала Ева.

– Мне пора, – сказала она. Но так и осталась сидеть с затуманенным взглядом.

Белинда и Сиси переглянулись. В истории Евы было что-то еще.

И они знали, что никогда этого не услышат.