Семь дней в июне

– Честно? Я был потрясен. – Шейн потянулся за хлебом. – Я не ожидал тебя увидеть. Следующее, что я помню, мы на сцене, рядом, и ты заговорила о Восьмерке, а я просто… растерялся и наговорил лишнего.

– На самом деле мы говорили не о книгах, Шейн. Все всё поняли.

– Я знаю. Черт. Я получил сертификат лучшего специалиста по общению в Анонимных алкоголиках. Как я умудрился так вляпаться?

– Хороший вопрос, – с намеком заметила она.

Официантка подошла к их столику с потрясающей точностью – явилась с радиоактивно-зеленым мятно-капустным соком Шейна и молочным коктейлем Евы.

Шейн сделал глоток и тут же пожалел об этом. Мята была ужасной. На вкус пойло напоминало коктейль с «Листерином»[71]. Он сглотнул, щеки надулись – какая гадость. Ева щедро протянула ему свой молочный коктейль.

– Спасибо, – сказал он, делая глоток. Он ненавидел здоровый образ жизни. – Я приехал, чтобы выступить на церемонии вручения наград Little Awards в воскресенье.

– Нет. Ты не проводишь церемонии награждения. И в обсуждениях не участвуешь. И ты никогда не бываешь в Бруклине. Ты очень старался меня избегать.

– Я вообще избегаю жизни. – Ева экстравагантно закатила глаза.

– Это правда! – настаивал Шейн. – Между тем у тебя все получилось. Ты поступила в Принстон. Вышла замуж, родила прекрасную дочь.

– Откуда ты знаешь? Тебя нет в социальных сетях.

– Нет уж, люди и в реальной жизни достаточно странные. Мне не нужно просматривать их психику через фильтр сумасшествия, – нахмурился он. – Но да, признаю, в моменты мазохизма я тебя искал. Вы с Одри похожи на Тельму и Луизу, мать и дочь, с вашими музеями, поездками и митингами. Трэвис Скотт[72] в Радио Сити.

Ева самодовольно улыбнулась.

– Одри – отличный ребенок. Она взяла лучшее от меня и от своего отца.

– Какой он? – Шейн знал, что заходит слишком далеко.

– Трэвис Скотт?

– Отец Одри.

Ева тяжело откинулась на спинку скамейки. Скорчила гримасу и помассировала висок костяшками пальцев.

– Он нормальный.

Шейн пошел дальше:

– Где он?

– Вот ты мне и скажи. Куда уходят мужчины, когда заканчивают с нами? – Глаза Евы вспыхнули. – Это не твое дело. Ты меня больше не знаешь.

– Я знаю слишком много, – сказал он, его слова были наполнены застарелой болью. Такой, которая навсегда поселилась на задворках мыслей.

– Нет, – вздохнула она. – Я не та, кем была. И когда я оглядываюсь назад, то прихожу в ужас.

– Ты просто пыталась выжить, – сказал Шейн. – Когда тонешь, ради глотка воздуха пойдешь на все.

Ева печально склонила голову, изучая черный маникюр, по ее лицу ничего нельзя было прочесть. И тут мозг Шейна приказал ему произнести самую глупую фразу в жизни.

– Я хотел тебе позвонить.

Услышав эти слова, Шейн понял, что заслужил недоверчивый взгляд Евы, которая возмущенно подняла брови. Судя по выражению ее лица, она с равной вероятностью могла перевернуть стол или умереть от смеха.

– Захватывающе, – произнесла она. – Я давно хотела попробовать нарастить ресницы.

Шейн попытался еще раз:

– Я не мог позвонить тебе, потому что был слишком пьян, чтобы принимать рациональные решения. Мне было очень плохо много лет подряд.

– Пожалуйста, не надо, – усмехнулась она, – ты один из самых знаменитых писателей нашего поколения.

– И один из самых пьяных, – сказал он. – Слушай, слава никого не спасает. Фанаты пытаются взломать твой аккаунт на Pornhub, чтобы получить информацию о твоей кредитной карте, отследить твое местонахождение и заявиться в твой новозеландский Airbnb в откровенном клубном прикиде.

– В откровенном клубном прикиде? Я с трудом понимаю ваши образы.

– У вас тут взрослые мужики разгуливают в ведьминских колпаках. Какая наглость.

– А почему бы тебе просто не смотреть Pornhub, как цивилизованному человеку?

Шейн оскорбленно надулся.

– Вирусы.

– А.

– В любом случае, – сказал он, хрустнув костяшками пальцев, – по программе Анонимных алкоголиков принято пройти через искупление вины. Я хотел окончательно завязать, прежде чем найти тебя снова. Теперь я готов.

– О, так ты нашел меня, когда решил, что готов? И считаешь, что я буду счастлива тебя видеть и говорить с тобой? Ну и наглость!

Шейн посмотрел ей прямо в глаза.

– Да. Я такой.

– Пошел ты. – Ева схватила сумку и встала.

– Не уходи, – попросил он, остановив ее умоляющим взглядом. – Пожалуйста. Я знаю, что мой поступок непростителен. Я нарушил нашу клятву. И теперь я могу объяснить, почему.

– Нет. Мне и так хорошо!

Ей не было «и так хорошо». Она дрожала, и это убивало его – потому что он знал, что страдает она по его вине.

«Так было всегда», – подумал он.

– У нас остались незаконченные дела, – сказал он. – Сама знаешь. Мы сделали на этом карьеру.

Ева села обратно. Напряжение пульсировало между ними, заряжая воздух. Секунды тянулись будто часы. Шейн молился, чтобы она заговорила, но Ева просто сидела насупившись и уставившись в стол. Потом медленно принялась рвать салфетку на кусочки, ее рот сжался в узкую, твердую линию.

Когда она наконец посмотрела на него, ее взгляд пылал.