Семь дней в июне

– Мы не сделали карьеру. Я сделала карьеру, – прошептала она. – Ты по пьяни написал четыре романа, ставшие классикой жанра? Мне приходится писать по одной дерьмовой книге в год, чтобы выжить. Тебя не беспокоят гастроли? Мне приходится постоянно заниматься продвижением книг. Ты выступаешь против социальных сетей? Я должна выпускать заметки каждый день, чтобы оставаться на виду. Тебе повезло, что я не делаю с тобой селфи ради лайков!

– При таком освещении?

В Анонимных алкоголиках Шейна научили разряжать атмосферу шуткой. К счастью для него, Ева слишком увлеклась своей тирадой, чтобы услышать его.

– Я никогда не была в Новой Зеландии! Я трачу все время на «Проклятых»! Я задолжала Сиси продолжение цикла, и у меня нет ни единой мысли, о чем написать, и теперь я разорюсь. А знаешь, что самое ужасное? Я все время откладываю книгу своей мечты!

– Какая она, книга твоей мечты?

– Неважно, – огрызнулась Ева. – Суть в том, что я вкалываю как проклятая. В то время как ты, приложив минимум усилий, стал легендой.

– Я легенда только потому, что я загадочный.

– Ты легенда, потому что пишешь обо мне. – Она схватила свой молочный коктейль, пролив немного на руку, и рассеянно слизнула каплю.

На несколько мучительных мгновений мозг Шейна забыл об их разговоре.

– Ты нажился на моей травме, – бушевала она. – На времени, когда мне было плохо. Я не была милашкой, которую хочется любить. Не была Восьмеркой.

Шейн уставился на нее, совершенно растерянный. «Не была милашкой, которую хочется любить». Ева не представляла, какой эффект она производила на него. Какой он видел ее. Как она могла этого не знать?

– Восьмерка любима, потому что была любима. – Его голос звучал твердо, определенно. – Ты не представляешь, какой ты была тогда.

– Я знаю, какой я была.

– Нет. – Шейн стал убийственно серьезным. – Ты взорвала мое одиночество, требуя, чтобы тебя увидели. Ты была ошеломляющей. Просто дикой, странной и потрясающей, и у меня не было выбора. Мне нравилось в тебе все. Даже то, что пугало. Я хотел утонуть в той чертовой ванне, в которой ты мылась.

Ева открыла рот, чтобы заговорить. Он покачал головой, заставив ее замолчать.

– Я идеализирую тебя в художественной литературе, потому что я идеализировал тебя в реальной жизни, – продолжил он. – Это мужской взгляд, ты права. И я сожалею. Но я могу писать свое дерьмо только по-своему.

– Это мое дерьмо! – Ева стукнула кулаком по столу. За соседним столиком семья оторвалась от меню.

– Ты решаешь, что кому принадлежит? – спросил Шейн, повышая голос. – Я написал четыре романа. – Ты написала четырнадцать! Целую серию, в которой наложила на меня креольское заклятие.

Она разразилась невеселым смехом.

– Если бы я могла тебя заколдовать, думаешь, я бы остановилась на том, чтобы поджарить тебя в книгах?

– Если я вампир, то позволь мне хотя бы совершать подвиги! Я всю серию прячусь в замках, в то время как моя родственная душа, воплощенное сочетание Серены Уильямс и ведьмы Чудо-женщины сражается за правду и справедливость. Единственное, в чем Себастьян хорош, – это…

– Стоп! – перебила она. – Эти сцены оплачивают мою ипотеку.

Шейн ничего не сказал и спокойно сделал глоток воды. За стеклом стакана показалась его дьявольская ухмылка.

– Я брошу в тебя этот молочный коктейль прямо сейчас – думаешь, не брошу?

– Я ничего не сделал!

– Послушай, – сказала Ева, ее щеки пылали. – Никто не должен был читать «Проклятых». Я написала рассказ для себя, чтобы забыть тебя. Я изобразила себя супергероиней, чтобы придать себе сил, которых не чувствовала. И сделала тебя бесполезным мальчиком для секса, потому что такая я мелочная. Но это превратилось в работу и карьеру, и у меня нет выхода.

– Разве? Вампиры постоянно умирают. А как же колья, солнечный свет и прочее?

– Мои вампы, – начала она надменно, – могут умереть только от серебряных скальпелей, замаринованных в чесночной пасте и вине с очень специфической лозы во время летнего солнцестояния в високосный год.

– Именно. – Шейн усмехнулся уголками губ. – Никогда не задумывалась, почему тебе было так трудно меня убить?

– Потому что есть частная школа, за которую нужно платить! Почему ты продолжаешь писать обо мне?

– Разве это не очевидно?

– Очевидно, нет.

– Я не просто пишу о тебе, – сказал Шейн. – Я пишу для тебя.

Его слова на мгновение повисли в воздухе – смелые и более чем определенные… Он колебался, гадая, как она отреагирует. Говорить правду – он всегда так и поступал, не обращая внимания на то, как его воспримут. Но Ева и ее мысли имели значение.

– Я писал свои книги так, как будто ты была единственной, кто их прочтет, – осторожно продолжил он. – Мои книги делали то, что не мог сделать я.

Дыхание Евы замедлилось.

– Что именно?

– Поговорить с тобой, – сказал он. – И когда я читал твои книги, то знал, что ты читаешь мои. Ты вставила так много подсказок. Например, Джия должна восемь раз ударить врагов метлой, чтобы убить их. – По его лицу скользнула тень улыбки. – Даже когда ты разрывала меня на куски, мне было приятно. Как будто у нас были общие секреты.