Семь дней в июне

Ева терпеть не могла, когда ей выкручивали руки. Бриджет была мошенницей, но и Ева не вчера родилась. К тому же речь шла о ее ребенке. Одри не могли исключить из школы. Еве потребовалось призвать все силы и самообладание, чтобы не перейти в режим Женевьевы и не сказать этой сучке, чтобы она отвалила по-хорошему.

– Дай мне пару дней, – отрывисто сказала Ева, крутанувшись на пятке. Положив руку на дверную ручку, она добавила: – Бессовестная ты, Бриджет.

– На кону будущее твоей дочери, – сказала Бриджет, затушив сигарету о подоконник. – Я делала и худшее за меньшие деньги.

– Ну хватит о твоей стрижке в стиле шлемофон, – огрызнулась напоследок Ева и, выходя, захлопнула дверь с такой силой, что затряслись петли.

* * *

Ева обнаружила Одри у стены с закрытыми глазами. Ноги в кроссовках Vans на ширине плеч, дыхание ровное, медленное. Дочь медитировала. Ева так и знала.

– Одри Зора Тони Мерси-Мур.

Глаза Одри распахнулись, и она прижалась к Еве, заключив ее в объятия.

– Мамочка, мне так жаль.

– Я стараюсь быть лучшей мамой, какой только могу. – Ева говорила больше с собой, чем с Одри. – Ну как мою дочь угораздило так вляпаться, что ее отстранили от занятий? Как?

– Прости! – прошептала Одри.

«Прости лампу не починит», – услышала она слова матери.

«Убирайся из моей головы!»

Ева схватила Одри за предплечье и повела ее в укромный уголок возле туалета для девочек. Она развернула ее так, что они оказались лицом к лицу.

– Я практически уверена, что ты разрушила чужой брак. Ты понимаешь последствия этого?

– Да! – воскликнула девочка. – Но мужья постоянно изменяют, и ничего. В каком-то смысле я как будто разрушаю патриархат?

– О, пора вылезать из пеленок. Дело не в патриархате.

– Ты говоришь, что всегда все дело в патриархате! – Одри заплакала. Слезы оставляли кляксы на ее конфетно-розовых румянах (единственный макияж, который ей разрешалось носить). Она выглядела совсем маленькой, как будто была первоклассницей, играющей с косметикой Евы.

– Ты понимаешь, что мне придется продать свою чертову душу, чтобы вернуть тебя в школу?

Кивая и всхлипывая, Одри заметила идущего по коридору одноклассника и быстро прикрыла глаза рукой.

– Я лишь прошу, – говорила Ева, – чтобы ты хорошо училась, преуспевала в искусстве, оставалась доброй и обнимала меня, когда мы смотрим ужастики. Разрушение твоей академической карьеры не вписывается в этот сценарий.

Блестящие от слез глаза Одри сузились. С головокружительной быстротой она перешла от грусти к ярости.

– Может быть, я хочу большего, чем хорошие оценки и ужастики, – сообщила она. – Я хочу быть бабочкой! Порхать, следуя за своим сердцем. Знаешь что? Я даже не люблю всякие там искусства. И занимаюсь живописью только потому, что у меня классно получается и тебе это приятно, так я исполняю твою мечту. А моя мечта – стать знаменитым психотерапевтом. Возможно, завести еще сеть маникюрных салонов. И мою мечту ты никогда не одобряла, кстати говоря.

– Ты никогда не упоминала о маникюрном салоне!

– Ну, я о нем думала. – Одри шагнула в сторону, прижав кулаки к бедрам. – Слушай, я облажалась. Урок усвоен. Я не такая идеальная, как ты.

Ева вскинула руки.

– Ты знаешь, что я не идеальна.

– Идеальна! Потому что ты не живешь. Ты просто пишешь книги, которые ненавидишь, и одержима мной. У тебя нет бойфренда, ты не путешествуешь, не развлекаешься и не хочешь ничего сверх того, что имеешь. – Она вздохнула. – Ты пишешь о любви, но не хочешь ее обрести. Ты ничего не хочешь.

Еву пронзила мучительная боль.

– Как… ты смеешь обсуждать меня?

Распалившись, Одри не желала останавливаться:

– Вопрос: почему папа ушел? Он был недостаточно совершенным для тебя?

– Что?

– Ты не человек, – сказала Одри с презрением. – Ты робот.

Между ними воцарилась бесконечная, бьющая по вискам тишина. Еще один ребенок пронесся по коридору. На этот раз Одри отвернулась от матери, помахала рукой и улыбнулась. Но когда она встретилась взглядом с Евой и увидела ее выражение лица, то сникла. Ее бравада исчезла.

– Ты закончила?

Одри кивнула, охваченная сожалением.

– Ты права, – дрожащим голосом произнесла Ева. – Я робот. Робот, который устроил твою жизнь так, что у тебя есть свобода пробовать новое, устраивать черт знает что и все равно иметь дом, в который можно вернуться. Благодаря мне ты станешь бабочкой, неблагодарный… подросток.

Горячие слезы жгли ей глаза. Нет. Надо сохранять спокойствие.

– И еще! – воскликнула Ева, явно не в силах оставаться спокойной. – Когда мне ходить на свидания? Где взять время и силы? Я все отдаю тебе, малышка. Больше ни для кого не остается! Подумай об этом в следующий раз, когда облажаешься, а потом будешь с невероятно безрассудной наглостью критиковать мой жизненный выбор.

– Мамочка, я…

– Прости. Я знаю, – прошипела Ева. – У меня срок сдачи на носу. Мне надо идти, – сказала она, поворачиваясь, чтобы уйти, но вдруг остановилась. – И верни мое кольцо, – сказала она, снимая его с пальца Одри.

Вот так Ева и оставила своего драгоценного ребенка в одиночестве в легендарных коридорах Чеширской подготовительной школы.