– Нет, ты вообще смешная, – сказал он. – Слушай, хоть с волосами до пола. Хоть лысой. Даже если бы я был слепым. Ты все равно была бы красивой, Женевьева.
Он сказал это так, словно его мнение было неоспоримым фактом. Ее кожа пылала жаром, а ладони стали влажными.
Шейн отступил на шаг и прислонился к дверному косяку. Женевьева повернулась к нему.
– Ты правильно произнес мое имя, – сказала она.
– Я репетировал.
– Повтори еще раз.
– Джон-ви-ев, – сказал он с улыбкой. – Звучит приятно на вкус.
– Как слово может быть приятным на вкус?
– Синестезия. Это когда ты перевозбужден и чувства путаются. Ты видишь музыку. Слышишь цвета. Чувствуешь вкус слов.
– Ох.
У нее пересохло во рту. Она моргнула, и он оказался перед ней, совсем рядом. Спиной она коснулась раковины и затаила дыхание. Шейн нежно обхватил ее шею здоровой рукой, переводя взгляд с ее глаз на рот. И тогда он впервые поцеловал ее – затяжным, мягким поцелуем. Невинно. Потом поцеловал глубже, провел рукой по ее спине и прижал к себе.
– Ты действительно вкусная, – сказал он, немного отстранившись.
– Огромное… спасибо, – смутившись, пролепетала она.
Глаза Шейна мерцали, и он казался одновременно самодовольным и очарованным. А потом он снова склонился к ней, чтобы поцеловать еще раз.
Она помнила, что мама постоянно звонила ей целых два дня. Она ни разу не взяла трубку, но держала громоздкий телефон
– Я втайне хочу, чтобы у меня были месячные. Хотя бы раз, – сказал он, бросая в рот таблетку «шлюха» и нежно целуя ее в губы. – А почему ты зациклена на ужастиках?
– Это бегство.
Он провел поцелуями вдоль ее подбородка, вниз по шее. Остановившись у яремной вены, он прошептал ей:
– Говори, не останавливайся.
– Это безопасный способ… почувствовать…
– Что почувствовать?
– Остроту, – вздохнула она. – Острые ощущения без реальной опасности.
Он втянул в рот кожу над ее ключицей. И укусил ее. Горячо, влажно, сильно. Ее будто пронзило током, и она издала дрожащий крик. Глаза Шейна вспыхнули. Он легонько обхватил рукой ее горло. Проведя губами по ее губам, он сказал:
– Не бывает безопасных острых ощущений.
Он сжал ее горло, и она потеряла сознание. Господи. Она и не подозревала, что этого можно желать. Его рот без устали путешествовал по ее телу, вниз, туда, где она намокла. Потом он сосал ее, пока она не рассыпалась на кусочки, вырывая из земли траву.
Что-то не давало ей покоя, и она не знала, как об этом заговорить. Она несколько раз пыталась и терпела неудачу. Но теперь, наэлектризовавшись кокаиновой уверенностью, она принялась за дело.
– Я хочу спросить тебя кое о чем, – начала она.
– Да, в чем дело?
– Ты девственник?
– Девственность – это социальная конструкция, – с гордостью сказал он.
– Серьезно, – не отставала она, потирая горящий нос. – Девственник?
– Эм… нет. – Вид у него был смущенный. – А ты?
– Нет, – ответила она.
И значило это вот что: «Нет, Шейн, я не девственница, потому что прошлым летом я закрывала кассу в
– …спросить? – Шейн что-то говорил.
– Прости, что?
– Я спросил, почему ты спрашиваешь?
Вместо ответа она прикусила губу, кокетливо пожав плечами. А потом схватила его за щеки и целовала до тех пор, пока это не переросло в отчаянный бесконечный поцелуй. В окно стучала похожая на Типпер Гор[99]
прохожая, крича: «Идите домой!» Женевьева посмотрела на нее через плечо Шейна, щелкнула лезвием перочинного ножа и усмехнулась. Зажав в зубах бретельку лифчика, Шейн показал Типпер палец. Женщина схватилась за сумочку и поспешила прочь.Они ненавидели всех, кто не был похож на них.