Семь дней в июне

– Мистер Холл, простите за грубость, – извинилась Одри. – Но, мама, ты лицемеришь! Ты чуть не сошла с ума, увидев брата Коко-Джин, когда тебе пришло в голову, что мы ведем себя неподобающе. Можно подумать, я бы позволила себе влюбиться в клиента.

– В клиента? – удивленно спросил Шейн. – Какие услуги вы предоставляете?

– А теперь оказывается, мне запрещено высказывать свою точку зрения, когда ты ведешь себя неподобающе?

– Я. Твоя. Мама. – Ева хлопала в ладоши после каждого слова, чтобы подчеркнуть их значимость. – Я обязана тревожиться, если шестнадцатилетний парень близко общается с моим двенадцатилетним ребенком. Это мое дело. Но даже если я и оказывала сексуальные услуги, чтобы тебя не исключили из школы, это не твое дело.

– Но ты этого не делала, – сказал Шейн.

– Конечно, нет. – Ева схватила Одри за руку. – Как тебе вообще пришла в голову такая дурацкая мысль? Это потому, что я позволила тебе посмотреть «Империю»[108]? Честное слово, милая, ты можешь представить, что я способна на такое?

Одри посмотрела на Шейна, а затем снова на маму.

– Думаю, нет, – устало согласилась она. – Нет. Я, наверное, много всего додумала. Но представьте, как я удивилась! Ты говоришь мне, что ни с кем не встречаешься. А на следующий день бродишь по городу с каким-то парнем – и, как выясняется, тебе от него что-то нужно. Что-то здесь не сходится. Ведь ты сама сказала, что сделаешь все, лишь бы меня не выгнали из школы.

Шейн кивнул.

– Разумное умозаключение.

– Единственное, что запечатлено на этих фотографиях, – сказала Ева, – это встреча старых друзей.

– Хороших друзей, – добавил Шейн, который думал, что будет гораздо более полезным в этом разговоре, но в присутствии Евы и ее суперактивной дочери, которая обладала энергией любопытной тетушки, оценивающей соседские выходки со своего крыльца, у него язык прилип к нёбу. Это было восхитительно – видеть Еву такой. Вот это мать!

Он уже много лет не проводил время в кругу семьи. И теперь был ошеломлен. Одри же сидела, подперев рукой подбородок и переводя взгляд с Шейна на маму. Ее возмущение медленно превращалось в любопытство.

– Почему же ты никогда раньше не упоминала о Шейне? – спросила Одри. – И в каком городе вы вместе ходили в школу? Я знаю, что вы часто переезжали из-за бабушкиной работы моделью.

Бабушкина работа моделью. Ева вздрогнула, услышав, как Одри говорит об этом в присутствии Шейна. Он-то знал, кем была ее мать…

– Это была школа в Вашингтоне. Я жила там, когда пошла в выпускной класс. Это было очень давно, милая. – Ева встала и подошла к столешнице. Схватила банан. – Фух. Я рада, что мы все уладили! Кто-нибудь голоден? У меня есть штрудель – надо только подогреть!

– Мистер Холл, простите меня за поспешные выводы, – сказала Одри. – На меня столько всего свалилось. Мама никогда не общается с гетеросексуальными мужчинами.

– Неправда, – сказала Ева с набитым бананом ртом. – Гетеросексуальные мужчины любят меня.

Одри повернулась к матери.

– Почему вы не общались, окончив школу?

– Я была занята тобой, Одри. А Шейн всегда в разъездах.

– Но ты никогда не упоминала, что знакома с ним.

Одри говорила так, будто у Шейна не было имени и он не сидел прямо перед ней. Шейн почувствовал, что его оттеснили из разговора, но не возражал. Он был просто счастлив находиться рядом с Евой и Одри.

– Я просто… Я же говорила, что мы часто переезжали, – пролепетала Ева. – Я мало что помню.

«ПОМОГИ МНЕ», – одними губами сказала она Шейну незаметно для Одри.

Он прочистил горло и, не задумываясь, призвал свою единственную суперсилу. Он рассказал историю.

– Знаешь что, Одри? Наша с твоей мамой дружба трудно поддается линейной оценке.

«Линейные термины, – восхищенно подумала Ева. – Интересно, что еще мы сегодня услышим».

– Возможно, ты не сразу поймешь, к чему я расскажу то, что собираюсь, но просто послушай. Много лет назад у меня была черепаха. Я жил в маленькой хижине в Попойо, городке серфингистов в Никарагуа. Двери там не запирали, ничего не прятали. Однажды утром я проснулся, а у меня в кровати – огромная черепаха.

– Разве это гигиенично? – спросила Ева.

– Тс-с-с, мама, – прошипела Одри.

– В общем, черепаха выбрала меня, и это было охренительно. Я в нее влюбился. Заботился о ней. Выяснил, что черепахи любят есть, и дважды в день готовил для нее фруктовые салаты с живыми сверчками на гарнир.

– Мерзость! – Одри восхищенно посмотрела на Еву.

– Сверчков она особенно любила, – сказал Шейн. – В общем, бродила эта черепаха за мной по пятам, а поскольку двигалась она медленно, то и я перестал спешить, чтобы она не отставала. Мы шаркали по дому, как старик со старухой.

– Хм. Созависимость, – обронила Одри. – Продолжайте.

– Она стала моей лучшей подругой, понимаете? Я говорил с ней исключительно по-испански.

– Почему? – спросила Одри.

– Она была никарагуанкой, – не раздумывая, ответил Шейн.

– Подожди-ка, – вклинилась Ева. – Ты говоришь по-испански?

– Suficiente para hablar con una tortuga[109], – сказал он.

– Ты действительно сумасшедший, – усмехнулась Ева.

Шейн гордо улыбнулся.