Семь дней в искусстве

Последние два лота продались без заминки. Если торги заканчиваются, они просто заканчиваются. Нет торжественного финала, нет аплодисментов, только еще один удар молотка и короткое «спасибо» от Бёрга. Люди, беседуя, группами выходят из зала. Я слышу, как несколько молодых дилеров, работающих в галереях вторичного рынка, смеются по поводу «безумных» цен и своего недавнего горячего спора о том, будет ли когда-нибудь продан Ричард Принс более чем за миллион долларов[14].

В очереди в гардероб я сталкиваюсь с Доминик Леви, художественным консультантом, когда-то работавшей в «Кристи» и умеющей видеть сквозь туман и зеркала аукциона. Я спрашиваю, каково ее мнение. «Для произведений, продающихся дешевле пяти миллионов, рынок потрясающе широкий, как никогда», – говорит она. «Но я удивлена, что рынок дорогих работ сегодня был такой поредевший, – добавляет она, понизив голос. – Несколько раз я уже собиралась написать в моем каталоге „не продано“, как вдруг Кристофер – это один из лучших его аукционов – умудрялся добыть откуда-то еще одну ставку».

Когда я выходила через вращающиеся двери на холодный нью-йоркский воздух, мне в голову пришло два афоризма: «сорвать большой куш» и гладиаторская метафора Бёрга – «настоящий Колизей». Конечно, людей приводит в аукционный зал любовь к искусству, но они становятся участниками спектакля, во время которого стоимость в конечном счете убивает все другие достоинства произведения.

2. Семинар по критике

Калифорнийский институт искусств (CalArts, как его ласково называют) не только находится на другом конце страны, но это еще и другая составляющая мира искусства. Здесь занимаются всесторонним изучением художественных произведений – пусть даже в финансовом отношении (по крайней мере, на данный момент) они почти ничего не стоят. Я сижу одна в классе F-200, где нет окон, цементные стены и работают долговечные лампы дневного освещения. Здание института напоминает подземный бункер, защищающий тех, кто внутри, от легкомысленных соблазнов южного калифорнийского солнца. Коричневое ковровое покрытие, сорок кресел, четыре стола, две классные доски и одинокое большое кресло-мешок, – я пытаюсь понять, как в этом безвоздушном пространстве можно стать великим художником.

Ровно в 10 часов утра входит Майкл Ашер. У него сутулая спина и неуклюжая походка. Ашер уже долгое время ведет легендарный семинар критики, который проходит в этой аудитории: студенты-художники представляют свои работы на коллективное обсуждение. Аскетичный Ашер производит впечатление человека не от мира сего или монаха-отшельника. С едва заметным любопытством он смотрит на меня сильно увеличенными глазами через толстые линзы очков в темной оправе. Он разрешил мне присутствовать сегодня на занятии, но запретил вступать в разговор: это нарушило бы «химический процесс».

Аудитория напоминает мне инсталляцию самого Ашера. На Венецианской биеннале 1976 года он поставил в углу итальянского павильона двадцать два складных стула: Ашер хотел превратить пространство в «„функциональную“ гостиную», где общение посетителей друг с другом приобрело бы социальную значимость. По окончании выставки стулья исчезли, а инсталляция осталась запечатленной на нескольких хрестоматийных черно-белых фотографиях.

До недавнего времени я не видела произведений Ашера непосредственно, на месте. Но и большинство его студентов тоже незнакомы с ними. Надо сказать, что «ситуативные вмешательства» Ашера (как он их называет), или «институциональные критические акции» (как называют их другие), часто проходят незаметно. Многие до сих пор вспоминают выставку 1974 года в галерее Клэр Копли в Лос-Анджелесе. Тогда Ашер убрал стену, отделяющую выставочное пространство от офиса: таким образом внимание зрителей концентрировалось на приносящем деньги бизнесе, который стоит за «бесценным» искусством. Другая работа, считающаяся квинтэссенцией творческих взглядов Ашера, – это созданный художником полный каталог произведений искусства, по разным причинам исключенных из постоянной экспозиции Музея современного искусства в Нью-Йорке. И хотя каталог демонстрировался в МоМа на выставке 1999 года «Музей как муза»[15], впоследствии поговаривали, что его держали под прилавком в магазине сувениров и давали бесплатно тем, кто знал о его существовании.

У Ашера нет дилера, его работы, как правило, не предназначены для продажи. Когда я спросила у художника, не настроен ли он против рынка искусства, он сухо ответил: «Я не избегаю товарных форм. В 1966 году я сделал пластиковые пузыри: они были похожи на пузыри краски, на дюйм выступающие из стены. Один из них я продал».