Семь домов Куницы

Пелька ненавидит счастливчиков, хотя и понимает, что никто не хочет делиться Мамой. Она тоже бы не делилась. Половина Мамы — это совсем не то же самое, что целая Мама. Чужой Маме Пелька бы предпочла целую тётю. Это такая немного худшая Мама.

Тёти тоже не одинаковы. Бывают тёти такие, как Мамы, безошибочно отыскивают своего ребёнка, и такие, для которых нет разницы, каким ребёнком заняться. Таких тёть Пелька ценит меньше всего, хотя среди них иногда попадаются тёти мамоподобные, а это единственный шанс Пельки.

Вероятно, Пелька хотела бы иметь постоянную тётю, но по какой‑то причине у неё такой нет, поэтому она всегда должна быть рядом с дверями, чтобы перехватить для себя незанятую тётю, раз уж таковых для всех не хватает.

У Пельки не всегда получается.

— Пелька, иди к нам! — зовёт такая чужая тётя, обвешанная двумя, а то и тремя сорвиголовами.

Иные дети, которым не удалось заполучить собственную тётю, готовы согласиться на общую и даже не затевают драки, а только толкаются. Пелька — никогда. Она ненавидит такую тётю и прилепившихся к ней молокососов.

— Говно, жопа, убоище, мымра, бездетные, — проговаривает запас отвратительных слов, за которые её ругают, а также других, которые сама сочла оскорбительными. При этом упрямо торпедируя любую попытку приласкать со стороны незанятой тёти. Кричит, лягается, кусается. При следующем посещении Пелька уже сторонится тёти, собирающей малышей, которым не удалось заполучить кого‑то только для себя. Может быть, поэтому у Пельки нет постоянной тёти.

— Трудный ребёнок, — показывает на Пельку взглядом воспитательница, а горько разочарованная и охваченная завистью одинокая Пелька переживает тяжелейшие минуты и прячется в самом тёмном углу, лицом к стене, чтобы не видеть счастливчиков.

Тогда приходит пани директор и получается так, будто бы у Пельки есть своя тётя, хотя пани директор отсюда. Пелька бы согласилась на пани директора навсегда, но она принадлежит всем детям, особенно тем, которых ничего не волнует.

Да, есть и такие.

Они не ждут, не толпятся, не стараются подавить конкурентов и не бросаются на приходящих женщин. Они лежат или сидят, как оставленные игрушки, неподвижно уставившись непонятно на что. Некоторые качаются вперёд и назад, вперёд и назад, вперёд и назад без остановки.

Пелька даже пыталась остановить один такой маятник. Да, пока его держали, он сохранял неподвижность, но едва отпускали — продолжал кивать снова. Она старалась ещё что‑то сделать с его остекленевшим взглядом, напоминавшим куклу с пластмассовыми глазами, но за этим занятием её застала воспитательница.

— Пелька!

— Я только хотела поправить глаза мальчику.

— Не надо этого делать. Гжесик болеет.

Пелька не понимает. Больных детей забирают даже из общей спальни, и здоровым запрещено к ним приближаться, а эти, качающиеся как неваляшка либо застывшие как изваяния, спокойно находятся в игровой и нянечки чаще, чем остальных, берут их на руки, ласкают, хотя они к ласке относятся равнодушно, и может быть поэтому не возбуждают сильной зависти.

— У Пельки температура, — малявка упирает взгляд в стену и в подсмотренной у Гжесика манере изображает кресло‑качалку, однако не достигает желаемого эффекта. Ей так и не удаётся вызвать у воспитательницы дополнительный интерес; утомившись, перестаёт подражать Гжесику. Только задумывается о том, откуда известно, что она не болеет тем же, что и мальчик.

Гжесик страдает отсутствием любви — болезнью страшной, калечащей личность на всю жизнь. Пелька — от отсутствия любви. Это большая разница. Недобор любви не уничтожает окончательно. Так что как бы там ни было, Пельку нельзя назвать самой несчастной среди несчастных, хоть у неё нет даже бабушки.

Пелька была подкидышем. Не нужно было никого ничего лишать, чтобы её оформить в детский дом, однако с приёмными родителями у неё как‑то не сложилось. Кандидаты в папы и мамы бывают очень разные.

Лучшие из лучших — это мамы настоящие. Они попадаются редко. Настоящая мама не оценивает красоту ребёнка, ей не важны ни возраст, ни пол, её не волнует, чем ребёнок болел и чем склонен заболеть в будущем, её не страшат возможные осложнения, связанные с неизвестной наследственностью. Она берёт ребёнка первого попавшегося, не выбирая, так, как принимают своего собственного, желанного, рождённого в крови и муках, не зная, будет ли он красивым или безобразным, мальчиком или девочкой, проявится ли в нём склонность к чему‑либо плохому, унаследованная от какого‑то неизвестного предка.

— Мама приехала тебя забрать! — вылущивает из толпы своего ребёнка, как всякая мама. Так начинается счастье.

— Почему ты не приходила?!!!

— Я была далеко, а потом очень долго тебя искала.

— Ах ты моя родная! — утверждение, не вопрос. Самое дорогое слово в Доме.

— Родная... — едва может произнести в ответ, в объятиях до боли, в слезах, в общем ритме сердец.

Пельке не повезло иметь такую маму.

— Пелька, одна мама хочет с тобой познакомиться.

— Родная?