Семь экспедиций на Шпицберген

Позднее мы встретились в Пирамиде с Троицким, подвели и первые итоги. Теперь мы можем оценить вещественный баланс ледника Норденшельда, если получим данные о расходе льда в течение лета. Если нет, то все, что мы имеем, можно будет выбросить в «ближайшую урну». Так же обстоит дело и по многим другим разделам программы. Оснований успокаиваться на достигнутом у нас не было. Главным для экспедиции становилось завершение наблюдения на плато Ломоносова и леднике Норденшельда.

Зингеру и Маркину на ледниковом плато Ломоносова выпала честь первыми начать свою научную вахту в этом ледяном краю. Вдвоем они оставались весь июль и почти половину августа... Правда, им не пришлось выкладываться на износ в маршрутах, как нам, но, по-моему, легче им не было: повседневная монотонность, однообразие при выполнении рутинных наблюдений, а без них не обойтись... Это, пожалуй, хуже физической усталости. Радио в таких ситуациях, конечно, не заменяет живого повседневного контакта с людьми. Кроме того, отсутствие третьего человека на стационаре затрудняло выполнение важнейшего раздела научной программы стационара — проходки глубокого шурфа в фирново-ледяной толще.

Хотя КАПШ гарантировал относительно сносные условия существования и защищал первожителей плато от непогоды, Арктика обращалась с ними сурово, о чем свидетельствуют сухие строки научного отчета: «В июле отмечено 3 полностью ясных дня, 16 полностью пасмурных и 23 дня с туманом.... В июле средняя суточная температура воздуха только 6 раз поднималась выше нуля, оказавшись в среднем отрицательной (—1,5°) ...Скорость ветра в среднем за июль на высоте 1 метра была равна 4,5 м/с. Трижды за время наблюдений ветер достигал ураганной силы».

По описанию Зингера, в такие моменты «казалось, что КАПШ вот-вот покинет своих постояльцев и бросится наутек. Тонкие стенки надувались и приподнимались, деревянные полудуги-стрингера, на которых держался палаточный шатер, трещали и стонали. Печные железные трубы предпринимали не одну попытку сорваться с места, но крепко притянутые проволокой к специальным креплениям, лишь понапрасну осатанело колотились о печку и крышу. Ветер непрерывно хлестал по брезенту миллиардами снежинок, несшихся с ураганной скоростью. Можно было подумать, что метель забивает в КАПШ гвозди».

Определенно, даже если кое-что отнести на излишние эмоции, нашим товарищам приходилось несладко. Знаю по себе: в таких случаях трудно оставаться оптимистом. В особенности если не знаешь, удалось ли тебе сделать что-либо ценное для науки. Наша же профессия такова, что это обычно бывает известно после завершения камералки[6].

А пока день за днем им приходилось проводить наблюдения по программе (каждый день практически одни и те же) и вести нехитрое и такое непростое хозяйство по обеспечению жизнеспособности своего крохотного научного стационара, выполнявшего первые гляциологические исследования в этой части Шпицбергена, чтобы ликвидировать одно из последних белых пятен на карте оледенения архипелага. На долю современного гляциолога такое выпадает не часто.

В конце июля в радиограммах с плато Ломоносова стали проскальзывать нотки нетерпения. Видно, наши коллеги были основательно удручены неудачными попытками Троицкого и автора этих строк вместе с Михалевым пробиться к ним — все время мешала непогода. Настоящая зима, только летом. Летняя «зимовка» да и только! Не случайно в этих радиограммах стали появляться указания на «аномально холодное лето», а сверх того настойчиво подчеркивалось, что «период положительных температур закончился, абляция прекратилась».

Нам было понятно нетерпение наших коллег, мы сами стремились к встрече с ними, причем именно на плато Ломоносова, ведь нам предстоял повторный маршрут вниз по леднику для получения характеристик поведения ледника летом. И все-таки они были молодцы: не дождавшись подмоги, сами (вдвоем!) начали проходку глубокого шурфа. Первая запись об этом событии в моем дневнике сделана 27 июля.

Благодаря этому шурфу было установлено, что количества воды за лето явно недостаточно, чтобы промочить полностью накопившийся за зиму снег. Поэтому плато Ломоносова следует отнести к холодной фирновой зоне, ранее описанной лишь на Северо-Восточной Земле. Без этого расшифровка стратиграфии снежно-фирновой толщи невозможна. Похоже, что повыше, например у горы Ньютон, достигающей одной тысячи семьсот семнадцати метров, могут оказаться участки и снежно-ледяной зоны, характерной для Антарктиды.

Встреча на ледоразделе ледникового плато произошла только 12 августа. Получив с утренним сроком связи радиограмму: «Приготовьтесь к приему двух вертолетов. Начиная с 12 часов передавайте Пирамиду ежечасно сведения о погоде. Троицкий»,— Зингер и Маркин приступили к ликвидации палаточного хозяйства. Когда от КАПШа остался голый каркас, Маркин, опасливо поглядывая на клочья низких облаков, наползавших от ледника Негри, заметил:

— Только и осталось, чтобы вертолеты не прилетели...