Семь я (СИ)

Так формируется новая--игровая--философия жизни, подразумевающая сложность и многоплановость вселенной. При этом каждый из планов ее имеет свой центр, свою точку отсчета.

Игры Agon и Alеa позволяют герою Толстого осознать наличие у духовного пространства игровой вселенной нескольких центров, каждый из которых имеет право на существование.

Отраженное в классической европейской литературе духовное пространство человека имеет, как правило, три "оси координат": общественную, культурную и религиозную. Они исходят из точки отсчета, которую может занимать Бог, человек, природа и т.д. В игровом духовном пространстве присутствует сразу несколько точек отсчета и систем координат. Точками отсчета могут служить различные исходные позиции в духовной и общественной жизни.

Герой Л.Толстого сталкивается с такой особенностью порядка, присутствующего в игровой вселенной. Происходит постижение того, что в человеке могут сосуществовать различные точки зрения на истину, подобно тому как актер может, не меняя своего лица, выглядеть по-разному.

"Мне кажется, что мысли, служившие основанием различных философских теорий, составляют нераздельные части ума...

Раз мне пришла мысль, что человек, привыкший переносить страдания, не может был несчастлив, и я уходил в чулан и веревкой стегал себя по голой спине так больно, что слезы невольно выступали на глазах.

Другой раз, вспомнив вдруг, что смерть ожидает меня каждый час, каждую минуту, я решил, что человек не может быть иначе счастлив, как пользуясь настоящим и не помышляя о будущем, - и я дня три, под влиянием этой мысли, бросил уроки " (с. 134-136).

Как видим, в сознании Николеньки Иртеньева в ходе своеобразной "игры в мудрость" появляется несколько "точек отсчета" его внутренней жизни. В результате этой "игры в мудрость" он начинает осознавать относительность различных интеллектуальных систем, складывавшихся в его сознании. Игрок постоянно изменяется, он раз за разом другой в зеркалах, играх и ролях, но тот же самый в большом мире.

Бытие подлинной игры есть "эхо-бытие", мир которого имеет несколько центров, взаимодействующих, говоря словами Тойнби, по принципу оклика и ответа, ответа и оклика. Несоблюдение этой связи центров в общественной системе, такое, как в процитированном выше эпизоде, нарушает цельность игрового мира. Если же "точки отсчета" не имеют взаимосвязи в пространстве внутреннего мира "человека играющего", это делает ход игры и работу его внутренней жизни иррациональными.

Игры Ilinx, вызывающие у играющих ощущение некоего "головокружения", "затмения", помогают герою "Детства. Отрочества. Юности" достичь осознания иррациональности внутренней жизни человека. Самые различные явления жизни--невинные детские забавы, описанные Толстым в ранней трилогии, безудержная любовь (показанная в "Анне Карениной"), и "самоослепление" целых народов, устремляющихся по гибельному пути военных авантюр (описанное в "Войне и мире"), имеют сходные психологические игровые корни.

Состояние, которое Кайуа называл "головокружением", обозначено в трилогии Толстого термином "затмение". Оно описано в "Отрочестве", в главе "Затмение", когда наказанный Николенька впадает в жестокое отчаяние. Толстой описывает это состояние так: "Я весьма ясно понимаю возможность самого ужасного преступления без цели, без желания вредить, но так - из любопытства, из бессознательной потребности деятельности..." За одним проступком следует другой, еще худший, хотя мальчик мучится, но не может остановиться: "я находился в раздраженном состоянии человека, проигравшего более того, что у него есть в кармане, который боится счесть свою запись и продолжает ставить отчаянные карты только для того, чтобы не давать самому себе времени опомниться". Таким образом, тема иррациональности внутренней жизни человека в повести Толстого неразрывно связана с темой игры.

На примере этого отрывка можно проанализировать "смещение" обыкновенного порядка восприятия мира в процессе игры Ilinx. Если вселенная может быть истолкована как некий текст, организованный по правилам, подобным правилам поэтической организации речи, то игра в каком-то смысле является прочтением "фразы жизни" в обратном или смещённом порядке. Фразы из "текста памяти" меняются местами и нечто скрытое в глубинах человеческого сознания занимает место объективных явлений жизни, нарушая "грамматику памяти". Игра--это инверсия обыденной жизни и обыденного сознания.

Проблема игры как метафоры жизни в творчестве Толстого и в русской культуры вообще требует дальнейшего осмысления. Оправдание истории мы черпаем в одухотворенных и одухотворяющих плодах творческого гения. Однако необходимо найти некое универсальное правило, некую универсальную сферу деятельности, некое универсальное пространство, примиряющее людей, дающее им хоть какие-то шансы, оправдывающее их существование.