Семь кругов адского рая

– Что ? – с набитым ртом промямлил Ник.

– Я вижу палатку с мороженным.

Она вопрошающе посмотрела на сына своими глазами цвета карамели.

– Зима на носу, а тебе хочется замёрзнуть раньше времени!?

– Сынок, не ворчи. Посмотри, какая чудная погода! И между прочим, матери грешно отказывать!

– Сдаюсь, сдаюсь!

Она еще продолжала мечтательно улыбаться, а Никита стремительно направился к палатке у входа в парк.

Когда Ник вернулся с двумя ванильными рожками в руке – обнаружил пустое покрывало, где лишь одна корзинка с остатками недавнего пиршества подтверждала, что он не ошибся лужайкой. Недоумевая, Ник огляделся по сторонам. В панораме оживленного парка нигде не мелькала фигура матери. Он сел на уголок пледа, спиной к коттеджам и достал телефон, пиликающий стандартной мелодией. Звонила Эля. Она весело поздоровалась, будто между ними не было взаимных упреков и недовольства.

– Ты ещё сердишься? – ласково спросила она.

– Нет, я не умею обижаться.

– Знаю. Простишь меня?… Хотя я считаю, что тебе надо в первую очередь просить прощения.

– Ты звонишь поругаться?

– Нет… – её голос дрогнул, – Я так ждала от тебя звонка вчера, а ты не позвонил. Почему?

Ник не любил отвечать на вопросы, ответ на которые казался очевидным. Он придерживался мнения, что человек не звонит лишь по двум простым причинам: ему не интересно, как протекает жизнь другого, или он чертовски занят неотложными делами. В итоге, всё равно второй вариант сводится к первому. Ведь было бы желание – а время всегда найдётся!

– Да некогда было, – ответил Ник, продолжая вертеть головой.

Эля ждала, что Ник поинтересуется, как проходит её день, но Ник молчал. Страх, что он снова повесит трубку, пересилил эгоистичный нрав блондинки.

– Приезжай сегодня ко мне. Закажем что-нибудь из итальянского ресторанчика. А то ты у меня такой худенький!

Забота из уст избалованной девицы звучала неправдоподобно и резала слух. Ник не понимал, как можно якобы переживать за его фигуру, но стараться откормить его чужими руками. Готовить Эля не умела и не хотела, ибо не царское это дело, потому испробовала весь ассортимент меню лучших ресторанов города. Ник не имел ничего против ресторанной еды, но забота девушки противоречила способу её проявления. Вся её чувственность – сплошная фикция. Он часто задавался вопросом: зачем лишний раз выставлять за действительное то, что никогда таковым не являлось? Но все же у него хватило самообладания, чтобы не высказать ей этого.

– Буду часам к восьми, целую, – отключившись, Ник вернул телефон в карман.

Прямо за его спиной раздался звук шуршащей бумаги. В полной уверенности, что исчезнувшая странным образом Любовь Петровна вернулась для продолжения пикника, он обернулся. Но догадки оказались не верны. То была маленькая очаровательная девочка. Она лежала на животе и энергично болтала согнутыми ногами. Её русые волосы ниспадали водопадом мягких прядей на альбомный лист, где стены нарисованного домика движеньем цветного карандаша облачались в малиновый цвет.

Ник невольно улыбнулся, а голос заиграл ироничными нотками.

– Здорово же вы помолодели, Любовь Петровна!

Девочка подняла на него большие зеркала невинной души, а затем снова опустила вниз. Столько осознанности и здравого смысла было в этом взгляде! Художника заинтриговало поведение девочки. Она молча, как ни в чем не бывало, продолжила «отделку» перекошенного фасада домика.

– Похоже, мадам, вы помолодели гораздо больше, чем я предполагал, и потеряли дар осознанной речи.

Ответной фразы не прозвучало, и только когда закончила раскрашивать крышу, она снова взглянула на Ника равнодушными глазами.

– Ты похож на Безумного Шляпника², – промолвила девочка. – Он тоже говорил непонятно.

Ник засмеялся.

– Мам, да ты невероятная шутница!

– А я не шучу, – не поднимая головы, сухо ответила девочка.

Забавно… Она появилась так внезапно, из неоткуда, на его покрывале и вдобавок ко всему совершенно не хотела контактировать! Ник загорелся идеей во чтобы то не стало добиться расположения маленькой вредины, но неожиданно смутился. О чем, интересно, в обычной обстановке говорят с детьми? Впервые возникшие тёплые чувства к ребёнку росли с каждым последующим её ответом. Ник перевёл взгляд с девочки на рисунок и спросил:

– Это домик, в котором ты живёшь?

Она удивлённо заморгала, посмотрев на бумагу, затем на собеседника. Её умные пуговки светились взрослой уверенностью. Никитой овладело странное чувство, будто он знал это милое личико всю свою жизнь, и неясная ностальгия сжала его размеренно бьющееся сердце.

– Ну и глупости! Как можно жить в таком доме? Он же бумажный! – скандировала маленькая художница.

Ник снова не удержался от смеха, прикидывая, что с виду девочке не больше шести лет, но она без труда развеяла весьма скудные его представления о детской сообразительности в этом возрасте. Он полагал, что дети глупы вплоть до юности. Тот серьёзный вид, с которым девочка рассуждала, вызывал ненаигранную улыбку. На её фоне он выглядел смешно, что только сильнее подзадоривало.