Семь лет за колючей проволокой

— А вы мне слово дали? Сразу буром попёрли, я и подумал, что горбатых только лопатой можно выправлять…

Потерпевшие переглянулись, хотели что-то возразить, но снова вмешался Кабан:

— Режиссёр правильно говорит: в следующий раз сначала мозги будете подключать…

Не знаю, что говорили ментам потерпевшие, но никого не дёргали на допросы, а на следующий день пришёл корпусной и самолично отвёл меня в общаковую камеру, в которой тоже произошёл конфликт, но он был связан уже не с ментовскими прокладками, а с игровым беспределом, царящим в той хате.

Камера была средней, человек на двадцать, и за ней закрепилось устойчивое звание: «хата — проходной двор». Дело в том, что в этой камере никто, если не считать четырёх старожилов, не задерживались более двух-трёх недель. Старожилы находились здесь более двух месяцев и объединились в одну «семью». Каждый из них ждал ответа на свою кассационную жалобу из Верховного суда СССР. А оттуда, как правило, ответа приходилось дожидаться по полгода, а иногда и более.

Именно с этими четырьмя старожилами у меня и произошло столкновение. Они, объединившись в «семью», держали мазу в камере, остальные не успевали скучковаться и скоро уходили на этап. А эта «семья» так обнаглела, что в буквальном смысле вчистую обирала всех прибывающих в хату зэков.

Система была отработана до мелочей: появляется какой-нибудь новичок с увесистым мешком, и к нему тут же устремляется один из «семьи» старожилов. В его задачу входило пригреть новичка, втереться в доверие, а потом как бы невзначай уговорить сыграть во что-нибудь — в карты, в шахматы или какую другую игру. Постепенно втягивая ничего не подозревающего в игру и всё поднимая и поднимая ставки, раздевали новичка, как говорится, догола.

Увидев на моих плечах внушительный мешок, попытались проделать то же самое и со мною. Но, на моё счастье, в камере оказался Василий, с кем мне довелось попариться в одной из бутырских «хат» во время следствия, когда меня едва не каждый день избивали «Весёлые мальчики». Он сочувственно отнёсся ко мне — помогал добираться до шконки, приносил еду.

Вначале, заметив явный интерес ко мне «семьи», Василий не показал, что мы знакомы, но, улучив момент, шепнул мне на ухо:

— Будь осторожен: пригреют, а потом разденут как липку!

— По беспределу? — удивился я.

— И да, и нет… выиграют всё… — Хотел ещё что-то добавить, но ко мне подошёл незнакомец, и Василий сделал вид, что занят собственными мыслями.

Подошедший парень, назвавшийся Костей-Интеллигентом, действительно проявил ко мне такое внимание, словно встретил старого друга. И место-то нашёл удобнее, и посетовал на мою инвалидность, и угостил печеньем: роскошь для мест не столь отдалённых. Короче говоря, отец родной, да и только. Я молча принимал эти знаки внимания, но старался не терять бдительности.

Сразу же после обеда, во время которого мой новый «приятель» пригласил в свою компанию и угостил ноготком чеснока — тоже удивительная щедрость для первого знакомства, — Костя-Интеллигент познакомил с членами «семьи»: Юрий-Сынок, Пашка-Сутулый и Лёха-Голова. Последний, насколько я понял, не только верховодил в «семье», но и был главным специалистом во всех играх. Поговорив о том-сём, Костя-Интеллигент предложил скоротать время за игрой в карты…

Мои мысли

Воспоминания, байки, книги, шашки, шахматы, домино. Иногда и карты — самые верные «друзья» зэков. Неизменные средства борьбы с тюремной тоской. Кто отказывается от всего этого и захочет держаться в камере особняком, тому лучше вздёрнуться, потому что ржавчина тоски источит душу отшельника, сведёт его сума…

Правда, этими средствами тоску можно обмануть только днём. А ночью она берёт свое: огромным невидимым чудищем наваливается на тюрьму, растекается, расползается по камерам, стискивает арестантов в тесных своих объятиях, и они задыхаются, мечутся в кошмарах на жёстких нарах, и поминутно то здесь, то там слышатся жалобные вскрики, стоны и странный бессвязный бред…

Не отступает «чудище» и от меня — я борюсь с кошмарами, отгоняю «чудище» прочь, но оно вновь и вновь возвращается ко мне через тысячу щелей и трясёт, треплет меня, валяет, как шерсть для валенок…

Так тащит и волочит меня время — день за днём, ночь за ночью… Пли это я волочу его? Переплетаясь, как два безжалостных противника, сцепившись, как два зверя, пытаясь, пожрать друг друга, мы падаем и летим с обрыва в пропасть…

Январь, 1984 год.

— В карты играть не люблю! — сразу заявил я, перехватив настороженный взгляд Василия.

— Не любишь так не любишь, — пожал плечами Костя, а Лёха-Голова как бы между прочим поинтересовался:

— А во что любишь?

Снова промелькнул нахмуренно-предупреждающий взгляд моего старого знакомого.

— Так, иногда в охотку не прочь в шахматы поиграть, — как бы лениво ответил я.