Семь лет за колючей проволокой

На первом ярусе левой шконки располагался здоровенный бугай с накачанными бицепсами, на вид лет тридцати. Кстати, он был единственным, кто взглянул в мою сторону с некоторым вниманием. Над ним лежал самый молодой парень не старше двадцати лет, невысокого роста. Почему-то он постоянно причмокивал, и это доставало его мощного соседа — пару раз тот тыкал ногой снизу, давая понять, что ему надоело причмокивание. Парень затихал минут на пятнадцать, но забывался и снова продолжал заниматься своим «любимым» делом.

Спального места для меня не было, и вертухай бросил постель на пол у стены.

Между шконками у самого окна с намордником, в щели которого можно было увидеть кусочек неба, стоял железный стол с приваренными к нему скамейками. У входа слева — «дальняк» с бронзовым краном над унитазом. Справа своеобразный коридор для «прогулок».

— Привет, братва! — как можно дружелюбнее произнёс я, входя в камеру.

Однако никто из сидящих в хате не отозвался, а трое бросили в мою сторону угрюмые взгляды. И, как я уже заметил ранее, здоровяк взглянул на меня с некоторым интересом. К описываемому времени маме удалось передать для меня вещевую «дачку». Там было всё необходимое для жизни «за колючей проволокой», от кожаных сапог, телогрейки и шапки-ушанки до нижнего белья, мыла, пасты и тетрадей с конвертами для писем. В общем, походный мешок-рюкзак, сооружённый из матрасовки, выглядел довольно внушительно. Для удобства, поскольку всё ещё ходил с костылем, к самодельному рюкзаку были пришиты лямки, и его можно было носить на плечах.

«За колючей проволокой» нет места жалости, и то, что в камеру, заполненную под завязку, вкинули человека с костылём, никого не удивило, никто даже не попытался проявить ко мне хотя бы какое-то сочувствие, которого, если быть честным, я и не рассчитывал получить.

Бросив мешок справа от входа рядом со своим матрацем, я постучал костылём в кормушку.

— Ну, чего надо? — тут же отозвался скрипучий голос вертухая в откинутую кормушку.

— Или веди в камеру, где есть свободная шконка, или неси «вертолёт», — с трудом сдерживаясь от того, чтобы не матюгнуться, ответил я.

— Тебе какой «вертолёт», двуспальный или… — попытался сострить тот.

— Если свои штаны снимешь, то можно и двуспальный, — зло оборвал я, чтобы сразу поставить на место незадачливого шутника.

— Что, борзый такой или давно не били?

— Слушай, мент, есть «положняк», по которому ты обязан предоставить зэку, во-первых, спальное место и, во-вторых, давать вовремя пайку, вот и выполняй то, что должен, а нет — зови сюда корпусного!

Если вертухай попытался бы ещё как-нибудь подколоть меня, то я точно засветил бы ему костылем, но, видно, он почувствовал мою готовность к любой дерзости и не захотел испытывать судьбу. Послышался лязг замка, и в камеру засунули деревянный лежак. Устроив лежак у стены, я раскатал на нём матрац, в голове расположил рюкзак, на него — хлипкую подушку. Костыль положил рядом на пол у стены, после чего осторожно присел и устало прислонился спиной к стене.

Мои сокамерники вели беседу между собой так, словно меня в камере не было и в помине.

— Прикинь, Серый, какой тяжёлый баул ввалился к нам в хату, наверняка в нём есть чем поживиться! — плотоядно усмехнулся самый молодой из четвёрки: видно, он был не только молодой, но наглый и борзый.

— Ага, повезло нам, — подхватил Серый, сверкнув золотой фиксой. — А то на этап скоро, а у меня даже рваной телаги нет!

— Когда щупать начнём? Может, сейчас? — громко заявил мужик с рваным шрамом на щеке.

— Зачем торопиться: вдруг этот инвалид шуметь начнёт? — спокойно возразил Серый. — Когда его сон сморит, тогда и выпотрошим…

— И то правда, — делано зевнул тот, что со шрамом.

Четвёртый, самый здоровый из них, мужчина лет тридцати, не произнёс ни единого слова, но почему-то снова и очень внимательно уставился на меня и несколько минут смотрел, словно изучая.

Понимая, что этот «базар» представлял собой психологическую обработку, целью которой было сломать меня заранее, я не сомневался, что приятели явно настроены всерьёз и ночью наверняка перейдут к «боевым действиям». Мысленно я порадовался, что как следует отоспался в камере хроников и сейчас могу спокойно продержаться до утра.

Честно говоря, ощущение было жутковатым: перед тобой четыре пары злобных глаз-щёлок, которые с огромным нетерпением ждут команды «фас!», чтобы наброситься на тебя и раздербанить твой вещмешок. Мама с таким трудом собрала для меня все эти вещи, а эти подонки хотят их отобрать. Нет, не бывать этому! Жаль, конечно, что не работают нога и рука, но так просто подонкам не удастся поживиться моими вещами!

Не помню, сколько прошло времени — час, два или больше, — но мне надоела эта хренотень, игра в «гляделки», и я задумал ускорить события: пусть будет «или — или». Сделал вид, что сломался, опустил голову на колени лицом вниз, а сам внимательно посматривал на никелированную поверхность колпачка от механической бритвы, которую держал под коленом, чтобы быть во всеоружии, если мои недруги перейдут к активным действиям.