Семь лет за колючей проволокой

После этих слов все как-то замолчали, ушли в свои мысли. Задумался и я, пытаясь представить, чего можно ожидать на «пятёрке», много ли встречу там москвичей. Думаю, не нужно повторять, что москвичей нигде не любят: ни в армии, ни «за колючей проволокой». Почему-то существует твёрдое мнение, что москвичи, «катаясь как сыр в масле и трахая Пугачиху на крыше троллейбуса», пожизненно должны любому жителю с периферии, которые «слаще морковки» ничего в жизни не видели.

Не удержавшись, спросил:

— Зона большая?

— Более полутора тысяч было, трёхъярусные шкон-ки уже тогда начали появляться. Сейчас наверняка ещё больше нагнали…

— А москвичей при тебе много было?

— К сожалению, не могу тебя порадовать — человек пять, не более. Так что не очень-то спеши хвастаться тем, что ты москвич! — Он дружески подмигнул и тихо прошептал: — Я сам с Новокузнецкой, а говорю — с Новокузнецка… и никогда не уточняю! — Он хитро подмигнул.

— А мне по фигу, — упрямо заявил я. — Я с Зубовской площади и не собираюсь скрывать это!

— Хозяин — барин! — Бывалый пожал плечами и ушёл в свои мысли.

Должен признать, что этот зэк был прав на все сто, и всё, о чём он говорил, я испытал на собственной шкуре…

По прибытии в Орск нас пересадили в «Чёрные Мару-си» и отвезли в местную тюрьму. Орская тюрьма стала своеобразной точкой отсчёта, где закончилось моё везение. Во-первых, тюрьма оказалась пересыльной, а в таких тюрьмах почти всегда беспредел, потому что мазу держат местные. Никто не предупредил, что вновь прибывшие могут сдать основные вещи в камеру хранения, и мой мешок оказался при мне. Не успел войти в камеру, опираясь на свой костыль, как ко мне тут же подошёл здоровенный бугай с узкими бегающими глазками.

— Откуда, земляк? — спросил он.

— Из Москвы!

— Из Москвы? Делиться нужно!

— С какой стати? — недовольно нахмурился я.

— На «крытую» пацан идёт, — пояснил тот, кивнув в сторону пожилого мужика, расписанного наколками: казалось, на теле нет живого места, исключая, конечно, лицо, чтобы не было какого-нибудь рисунка или надписи.

По неписаным законам действительно, если есть возможность, каждый должен чём-то поучаствовать в снабжении того, кто отправляется на «крытку», то есть осуждён отбывать срок в тюрьме. Зная об этом, я спокойно ответил:

— Помочь «крытнику» — дело святое! — Однако на всякий случай спросил: — Надеюсь, после тебя никто ко мне нырять «за помощью» не будет?

— Да ты что, земляк, гадом буду, пусть кто попробует! — Тон его был столь недвусмысленным, что я решил поверить: мне и в голову не пришло, что он был своеобразной лакмусовой бумажкой, которой меня проверяли местные беспредельщики.

Опустился на скамейку — место для меня сразу освободили, спустил с плеч свой мешок, развязал его и стал доставать то, чем, по моему разумению, мог поделиться с «крытником». Не мудрствуя лукаво, решил ополовинить то, что имелось по паре: две пары носков, семь пачек сигарет «Столичных», три куска мыла «Красная Москва», тюбик пасты, половина батона копчёной колбасы, пару луковиц и что-то ещё, о чём уже и не помню. Короче говоря, мой вещмешок действительно уменьшился едва ли не наполовину.

— А ты не жадный, земляк! Держи пять! — Здоровяк крепко пожал мне руку и отправился в сторону «расписного».

Не успел он отойти, как ко мне подошли двое упитанных парней лет по тридцати.

— Говорят, ты не жадный, земляк, не хочешь ли ты и с нами поделиться? — сиплым голосом поинтересовался один из них.

В его тоне было столько ехидства, что я сразу понял — меня просто хотят «раздербанить».

— Я уже достаточно поделился с «крытником», остальное мне самому нужно, — недобро взглянув на подошедших, ответил я.

— Ты посмотри, Леший, парень-то борзый, или мне показалось? — продолжил тот с кривой усмешкой, обнажившей гнилые зубы.

— Да он не со зла, Сопатый, он добрый и сам всё отдаст! — Ехидно хихикнув, Леший, словно меня здесь и не было, нагло полез в мой вещмешок.

— Не трогай! — процедил я сквозь зубы.

— А то что? — Не обращая на меня внимания, Леший продолжал развязывать мой мешок.

Понимая, что дипломатические переговоры закончены, а силы явно не в мою пользу, я на секунду задумался, анализируя происходящее. Конечно, жалко было терять то, что мама с таким трудом покупала, урезая себя во всём, возможно, даже в еде, но с этим вполне можно было бы смириться — здоровье дороже, если бы не одно «но»…

Дело в том, что, спусти я этим беспредельщикам их наглость, вполне возможно, обо мне распустился бы слух, что я киксанул, испугался, и это могло здорово попортить мою дальнейшую жизнь «за колючкой». Подобного никак нельзя было допустить: моё будущее на зоне было слишком продолжительным!

В доли секунды пронеслись эти мысли, и я решился:

— А вот что! — зарычал я и со всей силы опустил костыль на его руки.

— A-а! Сопатый, он мне руку сломал! — Леший заверещал, как свинья, прижав к груди повисшую плетью руку.

— Ах ты, москвач проклятый! — взвизгнул Сопатый и неожиданно ударил меня по голове эмалированной кружкой, невесть откуда оказавшейся в его руке.