Семь лет за колючей проволокой

Нужно было видеть расширившиеся от моего нахальства глаза «Старшего Кума», чтобы догадаться, что творилось в его душе: он явно растерялся.

И я ехидно усмехнулся.

— Вполне возможно, через некоторое время мы с вами окажемся в одной камере, — как можно увереннее произнёс я, — и тогда увидим, кто скорее начнёт там «кукарекать»…

— У тебя что, Доценко, не только нос потёк, но и мозги? — Он всё ещё пытался не терять контроля над собой, хотя и не заметил, что изменил своему правилу и впервые обратился к осуждённому на «ты», да и в голосе я ощутил некоторую настороженность…

— Нос мой действительно течёт: температура высокая, — нос моими мозгами всё в полном порядке!..

Моё спокойствие явно заинтриговало его.

— Вы уверены?

— Вполне!.. Для особо «одарённых» могу пояснить, что я имею в виду…

— Очень интересно послушать! — Он даже хотел рассмеяться, но лишь скривил губы, потом тоже закурил:

— Я имею в виду якобы вашу «Волгу»…

Мои слова оказались для Канариса настолько неожиданными, что его даже перекосило, однако он быстро взял себя в руки:

— О чём это вы?

— «Не лохмать старушку», господин Канарис! — с усмешкой бросил я и перешёл на вежливый тон с явным сарказмом: — Вы отлично знаете, о чём это я, гражданин Начальник!

— Не знаю, кто и что вам наплёл, но это вам не сойдёт с рук! — В голосе снова зазвучал металл.

— Не стоит, гражданин Начальник, так нервничать, — спокойно заметил я. — Нервные клетки-то не восстанавливаются!

— Шантажировать меня вздумал? Ну, гляди! — Канарис вновь обратился на «ты», значит, опять не владел собой, и потянулся к телефону…

— Я бы на вашем месте хорошо подумал!

— О чём? — машинально спросил он.

— Вы же хотите вызвать конвой, чтобы отправить меня в ПКТ и, как вы выразились, «раскрутить по полной программе», не так ли, гражданин Начальник?

— Так! — с вызовом бросил он.

— А в ПКТ письма запрещены…

— Ну и что с того? — Канарис всё ещё так и не понимал, на что я намекаю…

— Не получит от меня один человек послание в течение двух недель и прямым ходом отнесёт некий запечатанный конверт в Прокуратуру СССР… — Я был столь спокоен, что нравился самому себе.

— И что же в этом конверте? — зло хмыкнул «Старший Кум».

— Вам интересно? — Я продолжал держать взятый тон. — Я был уверен, что это будет вам интересно… В этом конверте полная раскладка того, как белая «Волга» Начальника колонии неожиданно перекрасилась в синий цвет, хотя в акте, подписанном, кстати, вами, она покоится на дне болота. Сейчас вы заявите мне, что я не смогу ничего доказать, и это будет самой большой ошибкой: вас ждёт такой сюрприз, самая настоящая бомба!..

Я замолчал и уставился ему в глаза не моргая…

Это был чисто психологический приём: смотри, мол, полковник, я честно открыл тебе все свои козыри, а потому не боюсь смотреть в глаза. На самом деле я самым наглым образом блефовал: я ни к кому не мог обратиться с подобной просьбой, да и не было возможности отослать столь опасное и для меня самого послание.

Но полковнику-то это было неизвестно! Наверняка он задавал себе вопрос: не блефую ли я? А если нет? Если действительно говорю правду? Это же откровенный криминал, за который вполне можно загреметь за решётку по статье «хищение государственной собственности в особо крупных размерах», также по статье «использование служебного положения с целью обогащения»…

Полковник долго сидел молча и тоже старался не отводить взгляда.

Мне показалось, что прошла целая вечность.

Наконец Канарис тихо спросил:

— Чего ты хочешь, Доценко?

И в тот же момент я понял, что победил, однако удовольствия от этой победы я не получил.

Амбар ростовщика

Наш Век — амбар ростовщика,
Где ветхо всё и всё прогнило!
Схватила времени рука
И в кучу мусора свалила…

Взгляни туда — увидишь сам:
«Добро и зло» лежат все вместе.
То тут валяются, то там:
Кусочек зла, обломок чести!..

Канарис повторил:

— Чего ты хочешь, Доценко?

— Я не буду вас просить освободить меня досрочно — это вряд ли получится, я не буду просить вас полностью освободить меня от работы — кто-то может неправильно понять. Я попрошу у вас две вещи.

— Какие? — напрягся Канарис.

— Во-первых, чтобы администрация колонии оставила меня в покое; во-вторых, не хочу, чтобы меня использовали на физической работе. Это, кстати, сделать проще пареной репы по медицинским показаниям: я — гипертоник! Если вы мне гарантируете выполнение двух этих условий, я вам гарантирую, что тот пакет никогда не будет кем-либо вскрыт!

— А если вы решите отомстить мне после освобождения?

— В отличие от некоторых, если я даю слово, то никогда не нарушаю его!..

— Хорошо, договорились, — после очень долгого молчания согласился полковник и даже протянул руку, чтобы скрепить наш мужской договор рукопожатием…

И после этого ШИЗО, в котором я не отсидел и часа, у меня на «четвёрке» начался совсем другой период отсидки, но об этом в следующей главе…