Семь лет за колючей проволокой

Глава 20 Опасные игры

Ах ты, зона, зона: в три ряда колючки,
А за ними — яблоки цветут…
А по небу, небу — голубые тучки
В сторону родимую плывут…

В связи с тем, что у меня была высокая температура, сразу из кабинета Канариса я отправился в санчасть, перед этим попросил «Старшего Кума» созвониться с «лепилой» и оповестить его, что «епитимья» с меня снята!..

Внимательно и, как мне показалось, долго Канарис смотрел мне в глаза, хотел что-то сказать, но передумал, взял трубку и набрал номер:

— Сейчас к вам придёт осуждённый Доценко, он сильно простужен. Я, конечно, не доктор, но мне кажется, что ему нужен стационар…

Видимо, Начальник санчасти до этого имел совсем другое от него распоряжение и подумал, что кто-то решил над ним пошутить, а потому, мне кажется, спросил: кто звонит?

— Звонит заместитель Начальника колонии по оперативной работе, — взглянув в мою сторону, спокойно ответил Канарис. — Вот и хорошо, что узнали… Думать вы должны о том, как вам быстрее лечить больных, а оперативные вопросы позвольте решать мне, договорились? Вот и ладненько… — Канарис положил трубку, взглянул на меня и не без ехидства спросил: — Ещё что-нибудь?

— Об остальном мы с вами, по-моему, договорились?.. — хриплым голосом ответил я полувопросительно — мне действительно было так плохо, что не хотелось вступать в «игровую» полемику.

— Разумеется… В день выписки из санчасти вам скажут, в каком отряде вы будете работать…

— А разве вы ещё не решили? — Я изобразил некоторое удивление, в смысле: «Вы такой умный, что для вас это не составляет никакого труда!»

— Пока есть только одно место, а мне хочется, чтобы у вас был выбор из нескольких вариантов. — Глаза его смотрели серьёзно, но в голосе слышалась ирония.

Хотел я ответить шуткой, но был не в подходящем состоянии, да и решил не перегибать палку. Есть мудрая восточная пословица:

«Не будите спящего льва!»

А потому капнул немного «бальзама» на его самолюбие.

— Доверяюсь вашему опыту, — как бы подытожил я без малейшего намёка на обратную иронию и вежливо спросил: — Мне можно идти в санчасть, гражданин полковник?

— Да, конечно…

Он ответил так устало, что в тот момент мне показалось: передо мною сидит совсем другой человек, не тот, кто издевался надо мною во время «пахоты» на бревнотаске… А может, я ошибаюсь?

— Гражданин полковник, могу я напоследок задать вам вопрос? — неожиданно для самого себя спросил я перед выходом из кабинета.

— Пожалуйста.

— Слышал, вы не любите москвичей, у вас личная неприязнь ко мне или вас кто-то попросил «поработать» со мной? — Свои три вопроса я выпалил на одном дыхании, чтобы они прозвучали как один.

И снова он несколько минут смотрел мне в глаза, словно пытаясь что-то понять.

А потом вдруг тихо проговорил как бы про себя:

— Теперь я понимаю, почему вас, Доценко, посадила власть.

— Гражданин Начальник. — воскликнул я с некоторым недоумением, чтобы вопрос «почему?» прозвучал логично.

Но Старший Кум», словно не слыша моего обращения, продолжил свой монолог:

— Я очень внимательно изучил ваше дело ещё до того, как впервые увидел вас, и был уверен, что статья, по которой вас осудили, на вас ну никак не ложится. Хотел лично познакомиться, чтобы что-то понять, понять для себя. А тут мне. — Он вдруг осёкся — понял, что его откровенность может оказаться опасной для него. — Ладно, Доценко, давайте остановимся. На этом вы свободны.

— Совсем? — не удержался я от юмора.

— Только от ответов на ваши вопросы. — Он даже улыбнулся.

— Хорошо, обойдёмся без ваших ответов на мои вопросы, — моментально согласился я.

Но тем временем подумал, что было бы глупо не воспользоваться возникшим между нами некоторым доверием, а потому спросил:

— Хотите, я закончу за вас ответ, который вы чуть было мне не дали?

— Интересно…

— А тут вам позвонил какой-то Начальник или ещё кто-то и сказал: «Послушай, полковник, перекрой-ка ты кислород московскому режиссёру…» Вы: «С чего это вдруг?» Он: «А зачем тебелишняя информация? Сказано: „взлохмать" москвича — значит „взлохмать"! Всё понятно?» Вот вы и подумали: кто вам Доценко, чтобы из-за него рисковать карьерой, которая и так подпорчена? Да никто! Вот вы и откозыряли: «Есть!» Ну, что, я прав?

Этот разговор показался столь важным, что я даже подключил «систему Станиславского» — сыграл в диалоге двух совершенно разных людей. Разыгрывая возможный диалог, я внимательно следил за реакцией полковника и понял: попал точно «в десятку».

— Вам никогда не говорили, что вы — классный актёр? — неожиданно спросил он.

— «Классный» — никогда, а «хороший» — да! — Я лихо причмокнул языком и показал большой палец.

— От скромности вы не умрёте!

— Во всяком случае, в последнюю очередь, — ответил я ему в тон, но снова спросил: — Так я прав?

— Идите в санчасть, режиссёр Доценко!