— Кира, — его голос, наконец, пробился сквозь гул в ушах. Я смотрела, как женщина на улице смотрела на ребенка на руках, покачивала его. Он все еще не двигался. Широ настаивал. — Кира, послушай меня и сделай так, как скажу, ладно? Глубоко вдохни. Так, хорошо. Еще раз. Посмотри на меня.
Я встретилась с ним взглядом и удерживала его.
— Хорошо. Дыши, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты в своей голове назвала то, чего можешь коснуться, что можешь учуять и видеть, хорошо? Можешь это сделать?
Я кивнула и заставила думать о настоящем — ощущать камешки на пальцах Широ, дрожать от холода земли подо мной, ощущать запах бензина и крови, а потом считать янтарные искры в его необычных глазах. Сегодня их было двадцать. Вчера их было семнадцать… хотя я не помнила, как их считала. Когда я их посчитала? Я вдохнула, поняла, что стала спокойнее, хотя стоны раненого терзали мое сердце.
— Он — ч-чей-то дедушка, — дыхание вырывалось из меня короткими залпами.
— Не думай об этом, — сказал Широ, поднял меня на руки.
— Н-нам н-нужно ему помочь.
— Ты в шоке, Кира, — сказал Широ, открыл прачечную и отнес меня внутрь. Свет казался слишком ярким, и я зажмурилась и повернула лицо к его груди. — И даже если бы было не так, мы никак не можем его спасти.
— Но мы… должны… дедушка…
— Он — не твой дедушка, обещаю, — он опустил меня на гудящую сушилку вещей. Ее тепло проникало сквозь мокрую одежду. С этого угла я не видела остановку, только машины, остановившиеся на дороге. Не меньше десяти зевак укрылись в прачечной. Некоторые выглядывали, прикрывая ладонями глаза. Другие прижимали телефоны к ушам, говорили тревожными тонами. Они кланялись людям на другом конце линии, хоть те и не видели.
В стороне от хаоса в прачечной отец отвлекал ребенка от сцены игрушкой-покемоном, но улыбка пропадала с его лица каждый раз, как ребенок отводил взгляд.
Холод из моих костей проникал в душу. Широ тоже это ощутил, потому что мы вместе подняли взгляды. Моя душа стала узнавать смерть раньше головы. От ее прибытия вокруг становилось холоднее. В ушах хлопнуло. Даже сердце замедлилось в груди, словно поддавалось силе существа снаружи. Смерть влияла на души, и я научилась слышать ее зов.
Я съехала с сушилки без слов, направилась к выходу. Колокольчики звякнули над головой, когда я прошла в дверь. Ветер забрал тепло из моей одежды. Я окинула взглядом тротуар, а потом сцену перед собой.
Фигура в серых кимоно и черных хакама стояла рядом с умирающим, края красной хаори трепетали на ветру. Снежинки собирались на его шляпе сугегаса и широких плечах. Бабочки с крыльями цвета оникса окружали его, цеплялись к окровавленному стеклу и вмятинам на металле. Их крылья были такими темными, что они будто впитывали свет. Каждая бабочка была размером с мою ладонь, а то и больше.
«Это не человек», — я потрясенно смотрела, как шинигами опустил ладонь на голову умирающего с нежностью. Как с благоговением. Колокольчики на двери за мной звякнули. Широ появился рядом со мной, прижал ладонь к моей спине и прошептал:
— Ого.
Шинигами вытащил катану. Я и не заметила клинок.
— Стой, — шепнула я. — Мы не должны… то есть…
— Нет, — сказал Широ, обвил рукой мои плечи. Он крепко обнял меня, я прижала ладонь ко рту. Слезы были теплыми на щеках. Браслет под рукавом стал сиять, наполняя меня светом солнца.
Если кто-то и видел шинигами, они не подали виду.
Шинигами осторожно прижал кончик меча между бровей умирающего. Катана замерцала, клинок стал туманом. Этот туманный свет опустился на кожу мужчины.
Рот мужчины раскрылся. Напряжение в его мышцах пропало, и его тело обмякло среди обломков машины. Его глаза, до этого пылающие болью, стали стеклянными.
Шинигами закрыл их. Он убрал катану из головы мертвого, не оставив физического следа на трупе. Я заметила комок на клинке. Он выглядел как твердый янтарь, коричнево-черный и шершавый.
«Не комок, — сказала я себе. — Это кокон».
Шинигами отцепил кокон от меча и прицепил под шляпой. Он убрал меч в ножны, сделал два четких жеста руками над телом, а потом он повернулся.
— Это он, шинигами в красной накидке, — я отодвинула Широ. — Мы его искали.
— Кира, стой, — сказал Широ. Но я уже пошла за шинигами от хаоса на остановке.
— Шинигами-сама? — робко спросила я, спеша за ним. Мои ноги скользили по льду. — Простите? Шинигами-сама? Можно минутку?
Он не замечал меня. Я решила рискнуть.
— Шимада! — крикнула я.
Шинигами замер под снегом, он не шевелился, и одежда будто застыла.
— Откуда ты знаешь это имя? — прорычал он, повернув голову ко мне. Его глаза пылали в тени шляпы. В отличие от вечно юных шинигами, которых я до этого видела, у этого мужчины было морщинистое лицо, которое видело много закатов. Его глаза сияли из-под шляпы. Те глаза предупреждали меня не считать, что его сострадание к мертвым может быть и добротой к живым.
Я еще не видела такого шинигами, как он.
Через пару долгих мгновений он скрыл лицо шляпой.
— Твое время не пришло, — он отвернулся. — Ты — не мое дело.
Я побежала за ним, слова срывались с губ: